Сибирские огни, 1927, № 5
Идет дальше мимо коек больных, но нет-нет да оглянется в раздумьи, посмотрит на меня. — Вот где, думаю, опасность: узнала и выдаст... Когда она проходит обратно, поднимаю ссору с соседом по койке и ругаю его матерщинными словами. Сосед, понятно, не остается в долгу. Се стра останавливается около нас и запрещает ругаться. Три месяца она меня лечила. Три месяца, я, как говорится, сидел на иголках. . . . i : .;t i Однажды приходит и заявляет: — Ну, мои дорогие, меня от вас берут, переводят в Томск. Прощаясь, останавливается около меня и говорит: — Ну, Гудзь, желаю вам поправиться поскорее, а главное... главное... попасть к своей семье... которой передайте мой искренний привет... Вы, на деюсь, понимаете меня? Как не понять! Инкогнито мое открыто. Но я также понял и то, что она мне не враг. — Благодарю вас за все... за все, сестрица, а в особенности за послед нее пожелание. Надеюсь, что и вы меня понимаете. — Да, понимаю,— вздохнула она. Прощайте, Гудзь...—улыбнулась. Прощайте, мила» Нина Павловна. Где-то вы сейчас? Вскоре я выписался из госпиталя. Снова заботы о куске хлеба и о том, чтобы не попасть впросак. По протекции надзирателя над рабочими, посту паю на службу сторожем при главных мастерских инженерного склада. Крас ные войска уже ведут бои за обладание Уралом. Через Омск тянутся огром ные обозы беженцев. При мастерской у нас работает подпольный кружок. Собравшись в общежитии ночью и закрыв одеялами окна, по карте следим за продвижением наших войск. Миасс и Челябинск уже взяты, и Красная армия занимает зем ли Оренбургских казаков— главного оплота колчаковской армии. Но колча ковщина не хочет сдаваться, несмотря на то, что дело ее проиграно. Сам Колчак утешает своих верноподданных: «Геройские наши войска с переменным успехом сражаются на фронте, сдерживая бешеные натиски большевистских армий. Но пусть граждане Си бири знают, что их жизни и имуществу не угрожает никакой опасности— успехи большевиков временны. Если же опасность наступит, то я сам стану во главе моих славных войск и поведу их на защиту родины». Какая, подумаешь, геройская личность, сибирский Юлий Цезарь! Но Колчак был все-таки умнее обманутой им буржуазии—писал при казы, а одним глазом уже косился на Восток. За две недели до взятия Омска, поехал на Восток. Каждый день один из нас по очереди ходит с карандашом и листком бумаги к городскому театру, где вечером вывешивается большой плакат «Осведверха», сообщающий о «боевых успехах отступающей колчаковской армии. Собравшись огромной толпой с огарками свечей в руках, буржуазная публика с лихорадочным нетерпением ждет очередной лжи колчаковского генерального штаба. Плакат принесен и, как святыня, встречается толпой. Тише, господа, тише. Торопливо зажигаются огарки... Лица у всех напряжены, а глаза с верой и надеждой устремляются на белое пятно плаката. Какой-то штатский читает:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2