Сибирские огни, 1927, № 5

лид, увешенный георгиевскими крестами, изо-дня в день бил смертным боем свою любовницу. Грустно, тяжело жить в такой беспросветной обстановке, но люди жи­ вут— я не лучше их. Наконец, мне повезло: я поступил поденным рабочим в Челябинский тупик в поселке Куломзино. Заработка даже на хлеб нехватало. Ночевал в вагоне на стружках, которые брал из ящиков. Вскоре ударил сильный сибирский мороз. Работая на открытом возду­ хе в плохой одежонке, простудился и получил тиф. Положили на сани, прикрыли рогожей и отвезли в больницу—-умирай, мол, довольно, пожил на свете. Из больницы перевели в американский Красный Крест. Светло, тепло, сытно, внимательный уход. Чего мне еще нужно? Понемногу стал поправлять­ ся. Полеживаю себе да слушаю разговоры раненых и больных. На фронте, оказывается, не все обстоит благополучно. Красные здоро­ во напирают на «наши» войска... Известно, «наши» геройски защищаются, да ничего не поделаешь: красного валит силища несметная. Слышу и другие разговоры... С сладострастием палача некоторые из добровольцев и казаков рассказывают о том, как они рубили «красных сво­ лочей». — Я этто налетел на одного да как секану сашкой по голове, она, ка арбуз, так и хрустнула. Сразу издох. Я к другому лечу. Смотрю, а он бросил винтовку и кричит: сдаюсь, сдаюсь, товарищ... Шалишь, брат! Как вдарю его сашкой!.. — Бога вы не боитесь, ребята,—вздыхаю я,—-рази можно так мучить человеческую существу? Ну, вдарил его сашкой али, к примеру, пристрелил... — А ты полеживай себе, сволочь. Не суй свой нос не в свое дело. Ишь, защитник нашелся. — Да я ничего, ребята... Так, значит, к слову пришлось. — Ну, и полеживай. А не то— живым манером из палаты вылетишь. Мобилизованные крестьяне держатся особняком. Среди них другой раз­ говор: — Ох, господи, и когда это только война кончится? Хозяйство в ра­ зоре, жена, детишки брошены, помочи ждать неоткуда... —г- И зачем это люди воюют?— вмешиваюсь я в разговор. Жили бы по- братски да по-божецки, так на тебе, войну выдумали. Россию ведь все равно не победить, силы у ее огромадные. — Правда... Правильно говоришь, дядя Иван,—соглашаются слушатели. В палату, где я лежал, перевели новую сестру милосердия. Как она по­ разительно похожа на учительницу, с которой я работал в одной из школ на Дальнем Востоке. Принимая больных от прежней сестры, подходит к моей койке и, оста­ навливаясь, читает скорбный листок. — Гудзь... чернорабочий... Взглядывает на меня. В глазах, как быстрая искра, скользнуло уди­ вление... Что-то припоминает... Видимо, вспомнила... Не может понять причи­ ну контраста моего прежнего и теперешнего положения. Неуверенно спрашивает: — Ваша фамилия... Гудзь? —- А ты рази неграмотная? Сама читала, а спрашиваешь! Да... мы будем Гудзь...