Сибирские огни, 1927, № 5

— Божий человик,—поправляюсь я. — Божий человек!—Ха-ха-ха. — И откуда только такое чучело выкопали? Я снова попадаю в каталажку, но только рангом повыше... при уезд­ ной милиции. В комнатушке, куда меня засадили, по всей вероятности, был архив. Смастерив из бумаги «постель», ложусь спиной к двери и раздумываю, как выйти из создавшегося положения. Моя мысль, за время скитания направлен­ ная в сторону самосохранения, подсказывает необходимость симулировать религиозно-помешанного. Почему бы и не так? В моем положении все сред­ ства хороши. Попробую. — Го-о-спо-ди, воз-звах к те-бе, услы-ши мя. Услыши мя, го-оспо-ди. Часовой подходит к двери: — Старик, петь нельзя. — Чого? — Петь нельзя. Зная, что часовой не утерпит посмотреть, чем я занят, став на колени, начинаю молиться на железную решетку окна. Часовой заглядывает и успо­ каивается. Слышно, как он похаживает по коридору, изредка постукивая прикладом винтовки по полу. Через некоторое время прежнего часового сме­ няет новый. Как можно громче, снова начинаю: — Блажен му-уж, иже не иде на совет нечестивых. Алли-луия, алли- луия, алли-луия. -— Эй, ты, мать твою! Чаво глотку дерешь? Я вот тебя как дербалызну прикладом, так будешь знать, как петь в каморе. Аллилуйщик туды-т-твою... Какой свирепый, чорт! Погоди же я тебя доконаю с другого конца. — Господын служба. А, господын служба! — Ну, чаво еще? — Дозвольте за нуждой. — Сиди, ничего тебе не сделается. — Що-ж це за правило такэ, довитру чоловику пийдты нэ по- -ЗВОЛЯЛЫ. > — Нечего шалаться зря. Сиди. Сказал не пушшу, и не пушшу. — Ну, як не пустишь, то я у камори зроблю... Чуешь? — Вот-то неспокойный старик. Штоб ему подохнуть. Гремит засов... — Ступай, шалава. Да не засиживайся, мотри. Я на дворе... Жмурюсь от теплых солнечных лучей... Земля, двор, даже надворные постройки кажутся какими-то необычайными, никогда невиданны­ ми. Идя обратно, стараюсь подольше задержаться на свежем воздухе. Поче­ сываюсь, позевываю и, позевывая, крещу рот. — Ну, айда, айда, старик,—поторапливает конвоир. Попав в камеру, снова молюсь, крещусь и пою псалмы. Через несколько дней за мной прочно устанавливается репутация рели- гиозно-помешанного. Враждебно-официальное отношение сменяется шутли­ во-покровительственным тоном, а по мере этого увеличивается и доверие. — Эй, старик, подмети пол. Подметаю. — Сходи за водой. Принеси кашу с кухни. Приношу. Я уже прогуливаюсь в коридоре и на дворе. Завидев меня, бабы шепчут: -богом помешанный человек». Сидим, бывало, на крыльце: