Сибирские огни, 1927, № 5
Еду в Омск. На пристани шпики и полицейские так и впиваются глаза ми в каждого пассажира, сходящего на берег. Сгорбленный старик крестьянин с мешком за плечами, не привлек их внимания. Проходя по улице, слышу выкрикиванье мальчишек, продающих газеты: — Газета «Заря»! Поражение большевиков! Новая победа над больше виками— взятие города Тюмени! Купив газету, торопливо сую в мешок и чуть ли не бегом иду на луг в глухое место, где с жадностью голодного набрасываюсь на строки: «Военно оперативная сводка». Далеко же наши откатились назад. Что же делает Москва? Разве она не может послать несколько полков, даже дивизий, чтобы разнести вдребез ги эту белогвардейскую свору? Сидя в урмане и шляясь по болотам, соскучился по жизни культурного города... Потянуло на станцию. Свистки паровозов, маневры, огромная толпа народа— радовали меня, как ребенка. На военной платформе шла посадка воинской части, едущей на фронт. Маменькины сынки городской буржуазии, женщины, старики шумно проща лись со своими близкими и родными. — Смотри же, Коко, по примеру древних—со щитом или на щите. — Никакой пощады большевикам! •— Благословит тебя господь на бранный подвиг, мой возлюбленный сын. — Пишите, Дмитрий Николаевич, о ваших боевых успехах, пишите. — Всенепременно, очаровательнейшая. Офицеры, гремя шашками, озабоченно, с деловитым видом, носились взад и вперед по платформе. Тут же, в толпе, важно, словно павлины, разгуливали с женщинами под ручку «братишки»—чехи. Все перед ними лебезили, заискивали. Одни только солдаты, с видом людей, которым безразлично, куда их погонят, наяривали в гармошку... Третий звонок... Шум, крик, гам увеличивается. Эшелон плавно тро гается с места. — Урр-ра-аа! Ур-ра-а!—кричит толпа и, махая фуражками, платочка ми и тростями, медленно расходится с вокзала. Бедная, не окрепшая в боях молодая Республика Советов. Вечером того же дня, забившись в угол вагона под нижние нары, «зай цем» еду на станцию Вагайскую, с целью пробраться через фронт. От станции Вагайской начиналась прифронтовая полоса, на территории которой для по сторонних, не военных, в’езд запрещен под страхом смертной казни. По при езде иду в поселок. Двое каких-то мужчин договариваются с крестьянином до везти их до Заводоуковской. — Сами пешком пойдем, а вот багажишко и баб подвезешь. — Довезти, гражданы, можно. Почему не довезти? Да вот как бы греха не вышло. Сами знаете, времена-то ныне военные. — Мы тебе, отец, хорошо заплатим. — Ну, да уж ладно, господь с вами, довезу. Где вещички-то? Мужики складывают на телегу вещи, а на них садят баб. Думаю: не проберусь ли и я вместе с ними? — А ты, старик, куда бредешь? -— Та до Заводоуковици. — Побираешься, аль работы ищешь? -— Ни,—уклончиво отвечаю.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2