Сибирские огни, 1927, № 5

Сегодня мы пируем... Расположившись у огонька в кустах, едим хлеб, и с наслаждением затягиваемся махоркой, насыпанной в козью ножку, сде­ ланную из листка псалтиря. Солнце ярко светит над головами. Минувшие тревоги и опасность ка­ жутся такими далекими. Под вечер в долине, по которой мы пробирались, хлынул проливной дождь. Вдруг видим всадника, быстро мчащегося навстречу. Он издалека машет руками. В чем дело? Кто бы это такой? Друг или недруг? Но спрятаться не­ куда. Замедляя шаг, идем. Подскакав к нам, всадник скатывается кубарем и что-то быстро-быстро бормочет. Оказывается, военнопленный немец. Преду­ преждает не заходить в деревню. Местный богач открыл настоящую охоту на бегущих с фронта товарищей. Уже нескольких расстреляли в голову кар­ течью из охотничьего ружья. Поэтому советует подождать в поле, а с на­ ступлением ночи итти в кирпичные сараи, где живут рабочие. — Их бин нихт большевик, но я понимайт революцион,— гордо г ворит он. Сыро. Холодно. Чтобы согреться, боремся друг с другом, делаем гимна­ стические упражнения, танцуем. С наступлением темноты, ползком подкрады­ ваемся к сараям. Молодая крапива сильно жжет руки. Ежеминутно рискуем провалиться в ямы. Наконец, на фоне темного неба вырисовывается длинный сарай. Тихо, тихо кругом. Сердце учащенно бьется. В голову поневоле закра­ дывается тревожная мысль: а вдруг попадем в ловушку. Но все обходится бла­ гополучно. Мы среди товарищей—рабочих кирпичного сарая. Беседуем о со­ бытиях последних дней. Просим помочь устроиться в безопасном месте. Со­ ветуют идти на урман,— в 50 верстах от их деревни,—к сектантам.. Там в работниках нуждаются и паспортов не признают. ...Наконец, добрались мы до тихой житейской пристани—маленькой, состоящей из 12 дворов, баптистской деревушки Смолкино. Отрезанная от внешнего мира, она расположилась в сосновом вековом лесу. На многие сотни верст растянулся лес с запада на восток и на север. Лесные великаны, каза­ лось, угрюмо смотрели на нас, новых пришельцев, угрожающе шумели. Я поступил на работу к деревенскому старосте, товарищ—к баптист­ скому начетчику. Еще ночь борется с рассветом. Еще звезды ярко горят на небе и над болотом стелется предрассветный туман, а хозяин уже будит: — Иван, а Иван! Вставай, надо скот поить. Выгоняем из пригонов коров, овец, бычков, телят. Поднимается топот ног, мычанье, рев. — А куды тебя прет, окаянную,— злобно кричит сонная хозяйка, хлеща по спине хворостиной то одну, то другую корову. Овцы, как сумасшедшие, давя одна другую, напирают на бычков, телят. — А куды вы, куды, штоб вас волки заели!— орет хозяин. Скот напоен, и под наблюдением мальчишки, внука хозяина, выгоняет­ ся на пастьбу за деревню, а мы с хозяином то осматриваем телеги, сбрую, то перекидываем с места на место какие-то бревна, колья, щепки, всякий хлам. Хозяин, с сознанием превосходства надо мною, батраком, командует: — Положь, Иван, вон энто бревно у угол, к заплоту. Да положь под яво колышки, чтоб сыростью не взялось... Меня удивляла мужицкая бережливость. Кругом столько леса, что в сто лет не вырубишь, а он хлопочет о каком-то бревне.