Сибирские огни, 1927, № 4
порыве Ксения говорит и голос ее звенит, как туго натянутая тетива: — Да ведь я для души!.. Душа моя томится!.. Так неужто я против себя пойду? Меня, может, не тянет сегодня туда?.. Зачем я себя ломать стану?! Зачем?.. Голос обрывается, и снова Ксения умолкает. Но Арина Васильевна, все гда такая покладистая, уступчивая и робкая, теперь вскипает. На морщини стом лице ее недоуменье, досада и гнев. — Неразумная ты!— почти кричит она.—Как дите малое, то тебе это не ладно, то того подавай!.. Только бог дал тебе радость, обратил тебя к себе, а ты, эвон как, опять за старое! Совсем ты запуталась. — Верно, крестная,— покорно соглашается Ксения,— верно, запуталась я... Сама знаю свое горюшко... В избе висит напряженное молчание. Женщины—старая и молодая— уходят одна от другой. Обе сумрачные и обиженные. Вечер густеет. На деревне покой. Собаки притихли. Стынет мглистый воздух: мороз набирается сил к утру. Утром освирепеет он, обожжет, упруго застынет. За остывшими стенами, со двора несется лай Пестрого. Женщины при слушиваются к лаю: кто-то старается попасть во двор. Ксения выходит на крыльцо. — Арина Васильевна!—кричит и з -за ворот соседка.—Тут твою спра шивают, Ксению. — Кто это?— недовольно осведомляется Ксения. — Ну, вот она и сама!—услужливо рокочет голос за воротами.—Про ходите!—У ворот Ксения сталкивается с закутанной женщиной. — Здравствуйте! Это вы—Ксения Коненкина?— весело спрашивает при шедшая. Голос ее не знаком Ксении. — Я сама». А вы зачем? — От Павла Ефимыча я, от Коврижкина. Они входят в избу. Приезжая распутывает с себя шаль, сбрасывает шу бу, топает у дверей обутыми в валенки ногами, чтоб снег отстал. Ксения ра з глядывает ее. Видит незнакомое молодое лицо с гладко зачесанными темно- русыми волосами, крепкую грудь, мягко перекатывающуюся под темной, про стого покроя кофточкой; замечает упорный, но ласковый взгляд карих глаз. — Здравствуйте!—еще раз говорит женщина, раздевшись и проходя на средину избы.— Озябла я! Как с подводы слезла, т ак и пошла искать вас! Ксения с крестной выжидающе глядят на нее. Они не спрашивают сло вами, но вопрос слишком неприкрыто светится на их лицах; приезжая видит это и охотно об’ясняет: — Я в Максимовщину учительницей еду. Из города. Павел Ефимыч узнал, что мимо вас проезжать буду, велел зайти поклон передать. А я и ду маю: не пустят ли переночевать? Пустите?.. Ксения стряхивает с себя неприязнь и оцепенение. — Ночуйте!— со скупою приветливостью приглашает она.—Милости просим! Через некоторое время Арина Васильевна, разжегши самовар, сбегала на квартиру, куда заехал подводчик учительницы, и оттуда принесли ее ве щи— небольшой сундук и постель. Немного позже на столе пыхтел самовар, побрякивали чашки, и три женщины, сидя вокруг стола, молчаливо пили чай За чаем Ксения узнала, что учительницу зовут Вера Алексеевна. А по сле чаю, при мигающем красноватом свете лампочки, в тепле, когда за окна ми крепчал мороз, медленно и сначала неуверенно и робко завязывается беседа.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2