Сибирские огни, 1927, № 4

86 ’ ИС. ГОЛЬДБЕРГ запас .давнишних, привычных слов. Он уверен в себе и в силу своих утешений. И, полон непоколебимого, но смиренного превосходства над этой заблудшей душою, он ободряет ее: — Не бойся, дочь моя... Я не мирской, мне можно все поведать. Садись и: все расскажи, все, что смущает дух твой. Господь тебе, через меня, недо­ стойного, поможет. Как во сне, побуждаемая чужою волею, опускается Ксения на табурет­ ку, складывает руки на коленях, наклоняет голову и тихо вздыхает. Не знаю я... Я, батюшка, от бога давно откачнулась... А теперь не аю, куда мне стукнуться. Люди говорят, молитва помогает... — Молитва, если с чистым сердцем да с верою приступить к ней, всегда поможет. Господь милостив. Ксения снова вздыхает и умолкает. — Ты все, все, как на духу, расскажи про себя!— подходит к ней монах ближе и в его глазах, устремленных на Ксению, горит настойчивость:—Если утешения в вере ищешь, ничего не скрывай! И в мирной тишине суровой, с показаной монашескою убогостью го­ ренки начинает неуверенно, но с возрастающей страстностью звучать сдер­ жанный женский голос. Начинают нанизываться слова, сначала сбивчиво и тревожно, но, чем дальше, тем все слаженней и смелее. Полузакрыв глаз и уйдя вся в себя, Ксения начинает обнажать пред чужим, но внимательно, как бы подстерегая ее, слушающим человеком самое свое тайное, самое сокровен­ ное свое. Монах, черный и тонкий, стоит возле нее и опирается рукою о стол, и костлявые пальцы его неподвижно лежат на свежей желтизне дерева. Он слу­ шает и не прерывает женщину. Лицо его бесстрастно, глаза чуть-чуть побле­ скивают. Он молчит, ибо по давнему опыту знает , что женщина и т ак скажет все. Он бесстрастен, потому что знает, что он праведной, примерной жизни человек и не пристало ему проявлять суетные чувства. Ксения рассказывает все. С каким-то отчаяньем она говорит о том, о чем не говорила никому. О своем случайном уходе с партизанами, о своей жизни у них среди боевой опасности, о первой крови, которую увидела, о пер­ вой крови, которую сама пролила. О том, как ее ранили, и об ужасе, который охватил ее, когда очнулась она и узнала о своей беде. О годах скрываемой бо­ ли и стыда. И, наконец, о возвращении домой и мелькнувшей на мгновение радости. Почти ничего не утаивает Ксения. Монах дослушивает ее до конца молча. И он хранит еще некоторое время молчание даже тогда, когда Ксения умолкает и наклоняется ниже, роняя, на колени слезы. — Многогрешна ты пред богом,—жестоко и властно прерывает мол­ чание монах.—Ох, как многогрешна! Покаяться тебе надо. Искупить свои з а ­ блуждения... Все еще не подымая голову, впитывает Ксения суровую и обличающую речь монаха. Слышит его голос, его гневные слова и чувствует, как вздраги­ вает ее сердце, как странное успокоение входит в нее от этих слов. Но голос монаха незаметно становится проще, мягче, теряет торжественность и обли­ чительную суровость, и житейское, суетливое, слегка трусливое вплетается в него, и с внезапным изумлением слышит Ксения, приходя в себя, э т о житей­ ское и суетливое. — Вот еще я слыхал про тебя, что ты совсем недавно хулителей госпо­ да бога привечала, бесят комсомольских... Православные, истинно-верующие и на порог их не пустили, а ты приют им дала. А они с богомерзкими речами выступали, кощунственные картины развозили на соблазн христианам... Грех это , великий грех!..