Сибирские огни, 1927, № 4

4. Январь проходит с оранжевыми зыбкими кольцами вкруг луны. Синие глубокие тени лежат на пухлом снегу. Тальники и черемушники покрыты воздушною сетью куржака. При луне куржак отливает сверкающим сереб­ ром. Над хребтами стелется рыхлая и трепетная пелена. Порою солнце в пол­ день висит в густом и плотном небе медным тусклым щитом. Свежий лоша­ диный помет лежит на дорогах не тронутый, не расклеванный птицами. Зима стоит в своем зените. Зима расправила крылья свои и парит над. тайгою, над застуженной землей. Ксения задает корм скотине и изредка дует на коченеющие пальцы. Красавкина дочь, буренка, шумно втягивает в себя теплое пойло и, ро­ няя брызги, громко жует. Мир и домовитое спокойствие отмечаются этими привычными звуками. О мире и умиротворенной тишине тоскует Ксения, вслушиваясь в окружающее. В груди ее ноет тревога. Острыми уколами ранит госпоминание о Павле. О нем напоминает здесь каждый предмет, каждый звук. Он еще живет в Ксеньиной жизни. И думы о нем приносят горечь. Но часто Ксения—и вот так же теперь—распаляет свою тоску мечтою о ребенке, о маленьком, кровно родимом существе, которое бездумно и от- реченно можно было б прижать ко своей груди и согреться и согреть. И то, что не зачала она от Павла, наполняет ее и болью и испугом. — Стало быть, никогда не была ему мила!— убеждает она себя и сти­ скивает, как от жгучего удара, зубы:—Стало быть, баловался только... Легкий пар вьется от пойла. Буренка сыто вздыхает. Ксении пора уйти б избу, в тепло. Но она стоит бездельно, обвеваемая холодом и ранящими мыслями. Идти в избу, а там молчаливая, вздыхающая крестная, которая что- то думает про себя, которая с некоторого времени смотрит как -то со сторо­ ны, выжидающе и неодобрительно. И нет желания возвращаться в неуютное тепло. А тут—стерегущая тишина и холодное безлюдье, и унылый простор для невеселых дум. Ксения выпрямляется, протяжно вздыхает и берется з а опустошенную буренкою посуду. И когда она выходит из стайки во двор, там ее встречает обиженным и нетерпеливым лаем Пестрый. — Чего ты, дурашка?—незлобливо покрикивает на собаку Ксения. Пестрый пригибается к земле, метет пушистым хвостом снег и не пе­ рестает лаять. Потом срывается с места и, подбежав к воротам, продолжает лаять, и в лае его звенит ярость. — На кого это ты, дурной?— недоумевает Ксения и идет к воротам.. З а воротами никого нет. Ксения возвращается, поднимается на крыльцо и оборачиваясь, кричит на Пестрого. А Пестрый, когда она открывает дверь и входит в избу, вдруг обрывает лай и начинает остро и протяжно выть. Вой э тот вползает глухим отголоском следом за Ксенией, пугает и ее и Арину Васильевну. Крестная всполошенно проходит ей навстречу и тревожно гово­ рит: — На чью это, прости осподи, голову развылся Пестрый-то?.. День только-только начался. Впереди тихие дневные часы медлительной, неторопкой зимней жизни. И унылый и необ’яснимый вой собаки пугает смут­ ным предчувствием. Крестная накидывает на голову платок и проходит к дьерям мимо Ксении. Она с крыльца визгливо и сердито кричит на Пестрого. Собака затихает и крестная возвращается безмолвная, но умиротворенная. После раннего крестьянского обеда Арина Васильевна усаживается за кросна и в угрюмой тишине избы раздается треск и шуршание ее работы. А Ксения, окончив мелкую домашнюю работу, бесцельно и устало опускается