Сибирские огни, 1927, № 4

От дум этих похудел. Первый раз собирался на пашню, и в этот день без греха не уехал. З а ­ шел в избу. Все было в порядке, но он чувствовал какую-то неудовлетворен­ ность и искал хоть какую-нибудь причину, чтобы можно было обругать жену. Глянул на солнце, а потом на печь: — Все еще обед не готов?—крикнул, подходя к жене. — Только хлеб испечь,— ответила она. — Дребезжащий голос мужа и его трясущееся от злости лицо внушили страх Саньке и она, прикрыв щеки ладонями, пятилась в угол. — Каждый день так будешь?.. Обед не можешь сделать во-время. На ра ­ боту тебя нет, а как на...— захлебнулся злостью, с болью в груди выкрикнул он.—Потаскуха!—и со всех ног бросился на жену. Пальцы его вцепились в ее мягкие, как лен, волосы. С остервенением, скрывая напрасную злобу, дер­ нул книзу. Санька тихо состонала и повалилась к ногам его. Дрожащие губы еле выговаривали: — Семен... Семен... В ту же минуту Семен выпустил Санькины волосы и дернул за свои. Без памяти кидался и з угла в угол. Захватив голову руками, выбежал во двор, как кипятком облитый. В поле уехал без обеда. Целый день его мучили думы навязчивые: — Жену бью, а еще партийный... — На ухо шептал кто-то : — А ворота?.. С нетерпением ждал дня, когда— по носу ли, по губам ли—можно будет достоверно узнать отца ребенка. — Ну, уж если не мой, тогда...не договорив, закрыл глаза, покачал тяжелой, точно свинцом налитой, головой. В полдни, отпустив лошадей к корму, он упал на землю, как кудрями, покрытую густой свежей зеленью. Глядя в воздушную глубину небосклона, он думал: — А—мой: качать буду, на руках метать. Он меня будет за усы те ­ ребить. Глазенки будут голубые, как э то небо. Ведь у меня глаза голубые?— он задумался.—Но я же по убеждениям своим должен любить всякого ребен­ ка, хотя бы он был не мой. Какой же я тогда партийный,— тряс головой и вы­ крикивал.— Нет, не. могу. Шесть дней не выезжал с пашни, он осуждал себя за все не хорошие поступки, уверял в верности жены и дал себе слово, что до того дня, когда выяснится все, будет любить ее, как и любил. — Человеком должен стать Семен, а не талинкой, которая во все сто­ роны от ветра гнется,—говорил сам себе. В субботу они сидели у окна и смотрели в голубые глаза ночи. Он, как когда-то, прижимал ее голову к щеке своей и тихим ласковым голосом про­ сил прощения. Она гладила его волосы и говорила, как сердце ее радуется ребенку. — Знаешь: он года через два будет говорить: тя-тя, пливези мне сала- нок. Он, к ак я же, будет любить саранки. Волосы у него будут русые, нос отцов, лоб тоже, рот мой и глаза карие, к а к у меня. Семен не соглашался с ней, он говорил, что глаза будут голубые. Тихая весенняя ночь, как чистая дева, завернувшись в голубое, прохо­ дила за окном.