Сибирские огни, 1927, № 4

XIV. На три дня отлучился Семен и з дому— поехал на районный с’езд—-и за это время случилось недоброе: какой-то злодей высмолил ворота Феклиного дома. Фекла пытала Саньку, покрикивая на нее: — Сказывай, потаскуха, кто твой полюбовник? Кто ворота вымазал? Молчишь, стыдно шарам-то. На мать говорила, а сама-то... Глядя в пол, Санька сердито буркнула: — Ко мне Митрофанушко не ходил. Лицо Феклы вспыхнуло стыдливым румянцем. Она притопнула было но­ гой, широко открыла рот, но бросила только одно громкое слово: — Ты... На пороге она остановилась и, не гЛядя на дочь, через плечо бросила ворчливые слова: — Видно, свату зайти к нам нельзя... Вот скажу Семену, так он тебе... Санька подбежала к двери и, распахнув ее, крикнула: — С добрым словом всегда приходить можно. Жалуйся, жалуйся Семе­ ну!—и з груди ее вырвался злорадный смех. Семен приехал в то т же день. У ворот остановился ошеломленный. С желтых тесовых досок смотрели на него черные пятна. Руки Семена опусти­ лись и выронили поводья. Голова закружилась, будто ударили по ней камнем тяжелым, и камень этот лег на сердце. Перед глазами прыгали черные пятна, казалось, насмехаясь над ним. На минуту показалось Семену, что пятна эти легли на светлую душу человека. — Черной смолой вымарана женская душа,— он грустно покачал голо­ вой. Санька выбежала отворять ворота. Хотя она не чувствовала вины за собой, но не могла поднять глаз на мужа и т а к открыто, как раньше, посмо­ треть ему в глаза. Она думала: — Только неверная жена, чтобы сыскать милость мужа и показать себя чистенькой, может после случившегося открыто смотреть в глаза его. Когда Семен зашел в избу, Санька лежала на кровати и громко плакала. — Не виновата я, сам знаешь, что не виновата. Семен глухо проворчал что-то под нос себе и, хлопнув дверью, вышел. В сенях он остановился и, захватив подбородок рукой, припоминал недавнее. — Так вот это к то устроил! Черный-то говорил на масленице,— он сейчас только вспомнил, что говорил ему человек из балагана. Целый день ходил мрачный, никому ни слова не говорил. Шопотом по­ вторял одни и те же слова: — Или я, или он меня. Бери, Семен, за глотку, пока тебя не взяли! Эти мысли не шли и з головы, будто на ухо кто нашептывал их. — Твердым должен быть, за прошлое твердым. Под вечер в сарае охотничью малопульку заряжал тремя пулями. По­ роху две порции насыпал. — Заодно я вам антирелигиозную пропаганду сделаю. Пусть бог чу­ дом спасет. Посмотрим!— по губам его разлилась злорадная улыбка. В тот вечер в моленной служили вечерню. Семен вышел на двор, скоту корм дать, и не приходил до полночи. На следующий день в Кедровке говорили: — В окно выстрелил. Пуля прямо сквозь спасителя прошла, в нос... — В спасителя? О господи! Последнее времечко.