Сибирские огни, 1927, № 4
Фекла руки фертом сложила, головой потрясла. — Да что ты мне все поешь: «раньше, раньше». То раньше, а то сей час— разница. Из рамочных люди по три пуда берут, а у тебя с колодами тво ими—шиш с постным маслом. Посадишь в колоду— прогоню с пасеки, скитай ся ходи с Иваном своим, разбирай постные понедельники. Взгляд Феклы уткнулся в угасающее пламя костра. — Что ты жег?—она наклонилась к огню, взяла обгоревшее сосновое полено, подбежала к свекру.—Это что? Ульи жгешь? Всю бороду твою спа лю!— ткнула головешкой к лицу старика. Задрожали старческие руки. Емельян подвинулся назад, навалился на ствол пихты. Фекла бросила головешку к ногам его, сердито повернулась и побежа ла с пасеки. — Придется искать пчеловода. Подрядить знающего человека, по край ней мере, в надежде буду. Этот старый идол всех пчел решит. Медленно поднялся с земли Емельян, вышел на дорожку и, глядя в сто рону, куда ушла сноха, говорил дребезжащим голосом: —• Повремянишь еще выгонять-то. Я— хозяин пасеки, а не т а . Мои пче лы, шлюха такая . Мои труды. Ты на готовое пришла. Я и место выбирал, и пчелами обзаводился, а теперь— «выгоню». Нет, подождешь выгонять-то,— тряслась белая борода старика .—Я... Я к мировому пойду. Мои пчелы. Прошел в избушку, остановился против медной иконы в углу, склонил голову на бок и укоризненно покачал ею, подымая кверху правую руку: — Господи батюшко, доколе терпиши на земле своей грешной пре- любодеицу. Хлопнул рукой по бедру и, мотая головой, опустился на лежанку. — И с кем только ни грешила! Как неделя, т ак блудник новый. Бога забывать стала. О, господи, последние времяна пришли. Хоть бы внучка-то не сбилась на материну дорожку. Крепка, ровно, девка-то, в Михея. Следил з а тараканами, по потолку бегающими, молча шевелил белыми усами. — А с кем же блудит сейчас Феклуха? .. Тяжелой глыбой надвигался сон. Старику казалось, что его тихо пока чивает кто-то . Он плотно закрыл глаза. В носу запосвистывало. III. Каждую весну в воскресенье ходили на гору кедровцы. От деревни до избушки Варсанофьевой тянулась черная лента богомольцев. Передние, ути рая черными рукавами кафтанов грязный пот со щек, тянули: — Пресвятая госпоже богородице, моли бога о нас. Задние, не расслышав, голосили к Николаю угоднику. Егор шел впереди, помахивая медным кадилом. Исстари велся обычай этот . Старики еле помнили, когда через несколько лет после смерти Варсанофия начали ходить кедровцы с иконами на косма тую сопку. Там, на берегу реки, о прошлом никому ни слова не говоря, слу жили молебен з а упокой, а потом за здравие. Бабы, почтительно согнувшись, обходили вокруг позеленевшей кельи, мох с нее щипали и в уголки платков и подолы сарафанов завязывали, траву около избушки рвали и, пряча пучки ее в складках сарафанов, несли домой. — От уроков*) , говорят, помогает. Как рукой снимает. Инок ведь он, Варсанофей-то, был, может и в угоднички сподобился... *) От уроков-от дурного глаза.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2