Сибирские огни, 1927, № 4
Фекла сыпала на землю золотистые зерна овса. Хлопая крыльями, сле тели с седела куры. — А где же рябушка-то? Фекла три раза пересчитала кур: двух недостает. —• Опять ребята закололи, видно. Купленная, породистая-то1 и попала им. О, штоб им треснуть!—хлопнула руками по трубчатым складкам сара фана. Санька снова повалилась на подушку. Она хотела еще спать, но неожи данно выплывшие думы ворошили сон, рассеивали его. — Четыре недели промежговенья, две недели госпожинки, промежго- венье, филппповка. Ой, долго еще! Лицо ее покрыла тень задумчивости. — Бедный он только, нет у него ничего. Махнула рукой. — У нас хорошая домашность. В дом возьмем. Наедине разговаривала сама с собой, будто с задушевной подругой. — Бойкий он очень,—оторви голова1. — Это ничего, лишь бы меня любил. Только1бы меня одну. — Неграмотной. — Не всем быть писарями, надо кому-то и землю пахать. И неграмот ной хорошо пашет. Ударила кулаком по подушке. — Скорей бы мясоед! На дворе Фекла кричала на работника. — Меньше языком болтай да скорее шевелись. З а лесом ехать надо. Стоял сеногной: полторы недели шли дожди. Ненастье расстраивало Феклу. — Да и когда и подует «ниэовка-то%? Юго-западный ветер застилал небо мороком, приносил дожди. Набегал северный ветер— «низовка», рвал морок и обрывки туч бросал через горы. Тогда чистое небо улыбалось лугам, пока не повертывался ветер с дождливой стороны. В долину приходят два ветра, вихрем вьются. И люди следят з а борь бой их, ожидают, когда1северный ветер светлой гривой махнет солнцу. В кромке тайги, около кельи Варсанофия-—пасека Маслаковых. Емель ян Абрамович еще в молодости выбирал место для нее. Место хорошее, медо вое. Ранней весной покрывается тайга алой скатертью цвета кандыкового. Буйная зелень срывает ее и развертывает желтое полотно цветов. Весной у тайги для каждой недели новый наряд. В июле горные луга дышат сладкой медовой испариной. Под старость передал Емельян пасеку сыну, сам и летом с Иваном Сте пановичем ходил, ересь бесовскую разгонял, как он говорил. Приехал в село инструктор, рамочные ульи расхвалил, ну, Михей— слабый человек был, з а с та рину плохо держался— и согласился завести рамочные ульи. Перевел всю па секу. Теперь ю т и майся на старости лет, заводи вновь колоды. Под ветвистым черемуховым кустом, посредине пасеки, лежит Емельян. Голова его будто обтянута желтой дубленой кожей, с редкими серыми воло сами около ушей: Емельян все лето ходит с открытой головой, оттого заду бела кож а лысины. Поцарапал вспотевшую волосатую грудь, зевнул, старательно перекре стив беззубый рот. — Ну, как , Иван Степанович, скоро в православную веру переходи будешь?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2