Сибирские огни, 1927, № 4

Из всего сказанного выше уже легко сделать вывод о социальных кор­ нях творчества Сейфуллиной. Это, несомненно, творчество, отражающее на­ строения очень демократической, очень близкой к крестьянству интеллиген­ ции с кругозором, не выходящим почти за пределы земледельческого уезда (может быть, с кое-какой добывающей промышленностью, в роде приисков), интеллигенции, целиком перешедшей на сторону народа, которым для нее ока ­ залось трудовое, некулацкое крестьянство и городская мелко-буржуазная беднота. Сейфуллина в своем творчестве не способна выходить з а пределы непосредственно жизненного опыта, виденного или слышанного от близких людей, пережитого органически. То, что она читает, видит со стороны уже сложившимся человеком, не вплетается в ее творчество. Ее турецкие впеча­ тления («В стране уходящего Ислама») показывают, как , добросовестно пе­ редавая виденное, она не способна углубить его, обобщить, поставить в пер­ спективу известного из книг, сопоставить настоящее с прошлым, увидеть за отдельным фактом то общее, что установила з а подобными фактами наука. Как читая турецкие впечатления Сейфуллиной, можно подумать, что она ни­ чего не знает о Турции, за исключением гимназических учебников и самых общих мест из газет, так, читая ее повести, порой, думаешь, что она ничего не знает, кроме учебников, популярных народнических брошюр да старой русской художественной литературы. В этом смысле она еще более связана личным жизненным опытом, чем Горький, который, перечитав многие тыся­ чи разнообразных книг, хорошо может показать и рассказать лишь то, что сам видел близко, глаза в глаза, когда вертелся в гуще русской провинциаль­ ной жизни или слышал в молодости от своих «учителей». Для Сейфуллиной ее книжные знания, к а к видно, еще дальше стоят в стороне о т творчества, чем у Горького. А жизненный опыт Сейфуллиной огра­ ничен деревней, приисками, уездным городом, средой крестьян, очень по­ верхностно— неиндустриальных, уездных рабочих да сельских интеллиген­ тов. Войну она знает по рассказам и интересуется ею в пределах пережива­ ний «мужика» на войне. При этом, уезд Сейфуллиной— уезд сибирский. Она не делает из Сибири экзотической страны, не упивается этнографией, как Вс. Иванов,— она берет в Сибири преимущественно черты, общие подобной деревне и на Украине и на Кубани. Но она не может преодолеть сибирском с граьиченности своего материала. Нигде у Сейфуллиной нет помещика, об­ щего дли деревни малоземелья, недоедания большинства деревни, ее полупро- летаризации. Поэтому и революция у Сейфуллиной специфически-сибирская (о т ­ части похожая и на северо-кавказскую): она идет прежде всего против войны, за прекращение которой и приемлется большевизм; кулак в ней и в ее ранней стадии почти не участвует, за то настоящий Октябрь начинается поздно, с захвата не помещичьих, а кулацких земель, точнее—земель зажиточных крестьян, «кержаков» и вообще старожилов, не рассеянных по деревням, в одиночку, а живших поселками или частями деревни. Против них идет мало­ земельная бедняцки-середняцкая часть деревни. Но раньше, чем по-настоя­ щему оформится власть бедноты, единственного активного союзника пролета­ риата, в общерусском масштабе, в 18-м году приходят белые и начинается вновь общедемократическая революция против интервенции и казачьей чер­ ной контр-революции. Это и ввело многих в соблазн считать Сейфуллину пред­ ставительницей в литературе бедняцкой, большевистской деревни, т.-е. почти пролетарской писательницей. Но ничего специфически бедняцкого, в смысле представительства активнейшего проводника пролетарского влияния в дерев­ не на путях строительства коммунизма, в творчестве Сейфуллиной нет. В этом смысле Сейфуллина—интеллигентка, связанная скорее с средним кре­ стьянством. Т акж е и в уездно-городской революции мало специфически-про-