Сибирские огни, 1927, № 4

сын Софрона, не смотрят. Виринея, охарактеризованная Сейфуллиной вполне четкими словами, как женщина хозяйственная, по-крестьянски не любящая в своей избе чужих людей и семейственная, в сущности успокаивается, найдя се­ бе мужа по вкусу и устроив свое хозяйство; в революцию она идет для защи­ ты от войны, а потом защищая право на благополучное житье. Софрон не идет в мыслях дальше деревенского хозяйственного «поравнения». Герой «Каин-Кабака» и в эпоху НЭП’а не видит других путей к равенству, кроме грабежа и истребления кулаков, наделения бедноты награбленным, а сам з а ­ пирается в свой угол, в бандитски-мужицкий хуторский рай. Героиня «Четы­ рех глав» вполне успокоила свою совесть, войдя органически в культурниче­ ское обслуживание сибирской деревни. Даже такие фигуры, как «комиссары» Вс. Иванова, с их тягой к инду­ стриализации, к всесветной революции, почти не появляются в сибирской ре­ волюции Сейфуллиной. Пафос революции у Сейфуллиной— пафос демократический, крестьян­ ский, антивоенный. Если Сейфуллина с сочувствием рисует борьбу в деревне 18 года с кулаками, то э то потому, что интересы масс сибирского крестьян­ ства требовали черного передела «кержацких» угодий и поравнения слишком богатых старожило©, а кулаки стали опорой черносотенной реакции казаков и офицерья. Конечно, застрельщиками сибирского Октября были более бедные элементы крестьянства. На собственных ошибках понявшая ложь эсэрства и прелести колчаковщины, Сейфуллина не может, конечно, не сочувствовать тем, кто с самого начала боролся против устройства опыта с белой «демокра­ тией» в просторах Сибири. Но ведь не даром в 1919 г. против Колчака высту­ пало все крестьянство Сибири и значительная часть эсэров, т.-е. люди, не иду­ щие дальше идеалов мелкобуржуазной демократии. Бедняцкие настроения Сейфуллиной следует проверить на более современном материале, а тут-то именно «Каин-Кабак», с его раздумчивым нейтралитетом между анархо-бан- дитскими, «крестьянскими» настроениями заговорщиков и коммунистами, говорит очень мало. Сейфуллина в своем творчестве нигде не показала путей к разрешению тех противоречий, которые ее волнуют, противоречий между «легко» работа­ ющим и «чисто» живущим городом и варварски-отсталой деревней, между людьми умственного и физического труда, между богатством и бедностью. Она не обязана, чтобы быть полезной, талантливой, глубокой и револю­ ционной писательницей, это понимание показывать, но его отсутствие гово­ рит, что в своем творчестве она не поднялась на пролетарские высоты того передового современного состояния, о котором говорил т. Боровский, к сожа­ лению, ли*;:ь под внешним давлением дав ему впоследствии классовую харак­ теристику. Мы подробно остановились на вопросе об отношении Сейфуллиной к интеллигенции не только потому, что «с этого конца» легче всего вскрыть ограниченность Сейфуллиной в ее понимании социальной проблемы, но и по­ тому, что этот вопрос для Сейфуллиной имеет особое значение. В самом деле, если интеллигенция, особенно типично городская, связанная с буржуазией, и чиновники находят у Сейфуллиной только отношение «вселенской смази» их в одну кучу с «барами», т.-е. у Сейфуллиной любимые интеллигентские ге­ рои, которыми она много занимается, это— интеллигенция, связанная с на­ родными массами (в Сейфуллинском понимании этого слова) происхождением или идейной традицией. Эсер Литовцев в «Путниках» и другие, лучшие по личным качествам большевики и эсэры оттуда же, докторша во «Встрече» с ее религией служения народу и эсэрка в большевичках— Анна и з «Четырех глав»,— описаны подробно, с большим пониманием и любовью, с таким про­ щающим и понимающим об’яснением их ошибок в политике (Литвинов и до­