Сибирские огни, 1927, № 4
— Погоди!— закричал Елтышев,— отнесем сначала домой. — Домой? Ну, хорошо! Чанцев хохотал. Они принесли тюк к своему логову. В одеяло было з а вернуто другое одеяло. Потом еще и еще. Сверх’естественное для русского человека количество одеял. И, наконец, в самом центре одеяльного метеори та был—хлеб, окорок , сахар и эти замечательные заграничные банки: кофе, сухое молоко, яйца, сладкий картофель! И была еще картонка с напечатанной инструкцией, смысл которой сво дился к тому, что после голодовки не следует есть все сразу. — Вредно для живота,— сообразил Елтышев. На этом основании Елтышев отобрал в свое заведывание все немецкие припасы. Он суетился, он начал понемногу, командовать, к а к в то т раз, когда вдруг опустились красноармейские винтовки. Теперь он развернулся «по-настоящему». Он состряпал яичницу с ветчиной и кофе по-варшавски. Они ели и жмурились. Приятно урчала паяльная лампа, приставленная к ведру с кофе. (Раньше паяльная лампа урчала в унисон с неприятным урча нием в желудке). И булки были цвета огня, творца жизни. Авиаторы наеда лись. Они снова становились людьми, теперь им хотелось не только жрать... Чанцев посмотрел кругом жадно. Теперь проклятые горы казались прекрасными. — Покурить бы! —Стой... Елтышев достал из-под своего сиденья в самолете пачку папирос, за - Еернутую в обрывок газеты с каким-то сумасшедшим заголовком. — Я нарочно припрятал для такого случая. Они затянулись мягким дымом, который недавно глотали, как отраву, чтобы заглушить голод, а теперь сыто пробовали на вкус и оценивали. —Хорошо!.. —Ну, а сейчас, Сергей Петрович, давай отвернем винт,— значительно сказал Елтышев. Они отвернули изломанный пропеллер, налили масла и з запасного бачка, еще раз, вместе, любовно осмотрели самолет. Он снова стоял, напря женный и сильный и послушно ждал человеческого сигнала. — Поднимемся,—уверенно и спокойно решил Чанцев. На лопасти сломанного пропеллера он выцарапал слова и даты о не вольном их плене. И они укрепили пропеллер в расщелине, на вершине самой высокой скалы, видной со всех румбов. Потом Чанцев ушел к радио-пеленга тору и долго, с редким иод’емом, поработал над картой. Т ак прошел э то т день. Морозная мгла медленно потянулась к снегам и звездам. Авиаторы легли, постелив десяток одеял и у каждого осталось еще по пяти, чтобы накрыться. В каменном гроте под одеялами было противо- «стественно тепло. — Ты ему не говори,— сказал Елтышев, отвертываясь в сон. —Ты о чем? — Ну, что я его з а фашиста принял. — А! Ладно... Чанцев курил и улыбался. Спать, спать, раздевшись, сняв верхнее платье и сапоги! Старый еврей разбудил и сказал ему в вагоне (Чанцев з а снул одетый): — «Человек, который спит в обуви, испытывает одну шестиде сятую часть смерти». Это и з Талмуда. — «Точные черти! Ну, а если в сапогах и с голодным брюхом? Это, на верняка, шестьдесят процентов. Надо справиться».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2