Сибирские огни, 1927, № 4
Тараканы шуршат на печке, на столе, по полкам. Скрипит половица i:од .колеблющимся шагом Ксении. Мертвое молчание лелеет Ксеньину печаль. В отсутствие крестной Ксении легче отдаваться своим мыслям, своей скорби. Нет тревожно подглядывающих глаз, нет сочувственных вздохов. Можно дать волю скованному''Недоверчивостью сердцу. Ксения садится в углу на лавке. Лицо ее искажено болью. Где-то далеко накопилось в ней много слез. Но нет им пока еще выхода. А как хорошо бы однажды всласть выплакаться до конца! Сладко выплакать пред самой собою всю горечь. Дать сердцу, замерзшему, застывшему, отогреться в жгучести одиноких и редких слез. Как хорошо бы, если б хватило силы выплакаться! Но нет слез у Ксении. Глаз—тот единственный глаз ее!—сух. Он устре млен далеко, дальше знакомых и ныне опостылевших стен, он смотрит куда- то далеко. Он пытается вглядеться в безотрадное будущее. И оттого, быть может, Ксения вдруг срывается с места, начинает метаться по избе, хватает зачем-то шаль, шубу; потом останавливается в изнеможении, в испуге, в от- чаяньи, бросает и шубу, и шаль на пол и громко стонет. Без слез, с застыв шим лицом. Без слез, с застывшим лицом забивается она снова в угол. Сердце ко лотится в ее груди неровно. Шею сцепило холодное, жесткое, словно чья-то мертвая рука силится задушить ее. Возвращается крестная. С ее приходом гнетущее молчание разрывается. Но горечь тоски становится острее. Арина Васильевна приносит с деревни, от соседей мелкие и докучли вые новости. Она торопится рассказать их Ксении. Старуху гнетет и стра шит молчание. Она делается болтливой. И слова ее мелкими и тупыми удара ми бьют Ксению по голове. — Селифон низовский с Гордеевым расштырились, сказывают, с пред седателем. Докопались они скрозь трескон этот самый, будто обман какой- то в сельсовете сделали с покосами. Ну, галдеж теперь идет по деревне— беда! Крестная сыплет словами и не глядит на Ксению. — Теперь, бать, волостных ждут, начальство приедет. Может, из горо ду кто прискачет... Арина Васильевна приостанавливается и осторожно щупает: — Может, твой-то знакомый приедет, тогдашний-то? Вяло и бесстрасно раздаются слова Ксении: — Не знаю... Ничего не знаю. — А потом,— крестная подавляет в себе крикливую злобу:— слушок есть, что супротив батюшки в волости хай начался. Притесняют его. Попе рек горла, вишь, стало им, что отца Сосипатра народ уважает и чтит!.. Но не трогает Ксению и этот слух. Молчит она, ничем не проявляет со чувствия негодованию крестной. Старуха умолкает и думает: — Словно каменная!.. Беда!.. Что-то будет дальше? Темнеет от заботы Арина Васильевна. Это ли ей сулило возвращение Ксении домой? Для этого ли она радовалась тогда, в летний день, когда не обычный лай Пестрого вызвал ее на крыльцо и увидела она впервые вернув шуюся, наконец, Ксению? И как коротка была эта радость! Как недолго про держалась она! Старуха горестно думает. За ее плечами целая жизнь лежит. Чего-чего только не было за долгие годы этой жизни! Была скупая, торопливая и не прочная радость, были огорчения, было острое горе. Был, наконец, беспре рывный тяжелый труд. И, ведь, все переносили, безропотно, разве только
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2