Сибирские огни, 1927, № 4
страсть здорово. Крыл с высоты 10 тысяч метров, извиняюсь з а выражение. И вижу я, что-то вдруг не стреляют и рты разинули. Тут опять выходит глав ный. «А чем,— говорит,— можешь доказать , что по своей воле?». И осенило меня, знате-ли, как свыше. Батюшки, соображаю, с этого-ж и надо было на чинать! И отчего только жизнь наша зависит, как подумаешь.— «Если,— говорю,— не по своей охоте, следовательно, ясно, что машина испорчена, а если по своей— цела».—«Правильно»,— ничего не могут возразить,— «пойдем, значит, пробовать». Ну, а моторчик перед этим я весь разглядел.— «Крути винт!»— уж командую. Крутят. Дал контакт , и даже вздохнул очень т ак лег ко. Сразу взял мотор. —Ты, Иваныч, покороче размазывай,—сказал Чанцев,— музыка начи нается. —Да что уж может быть короче такой науки!— керкнул Елтышев, з а гребая бутылку.—Так меня в летчики и записали. Что тут сделаешь? Р а з от белых прилетел, попробуй откажись. Признают еще саботажником. Всю вой ну пролетал, к ак говорится, задним местом: уходит сидение или жмет— толь ко и чувствуешь. Талант, можно сказать . Ну и ничего, цел, видите... Фрак дирижера взмахнул черными рукавами с огромными запонками в белых манжетах. Тогда, в сладкие волны шума, в цветные прожекторы сце ны, влетели восемнадцать светлокожих девушек. На них ничего не было, кро ме, дикарских каких-то , ярчайших, лава-лава. Груди были обнажены. И ка залось неправдоподобным, что здесь, именно здесь, раздавались такие дале кие, тревожные русские слова. Мысли авиаторов клубились, к ак дикие серые облака под крыльями. Чанцев смотрел, и черные глаза его раскрывались бе зумно. — Ах,—сказал он тихо, и Эц вздрогнул.—Вырыть бы вдоль нашей гра ницы колодища до того слоя, где земля теряет твердость, да так бахнуть, чтобы вы о т ’ехали со всей вашей Европой в океан, в Америку. Вот бы зажи ли! Города наши плохи, а земля пустая. Нам бы с этой землей воевать! И чтоб никто нам не мешал. Америка и Азия... — Сережка!— крикнул Елтышев. Чанцев оглянулся. Позади, за соседним столиком, сидел, в позе мечта тельного созерцания, его прежний, самый обыкновенный, незнакомец. Мысль об исчезнувшей было ответственности снова напала на пилота. Он относил ся к своему делу, как профессионал, но он понимал, что в такое время каж дый заграничный полет, это— «вещь большой политики». — Чорт, квас, оказывается, действует! — Не следует смотреть т ак мрачно. Развлекайтесь! — Если бы вы знали, господин Эц, до чего нам надоело драться!— отве тил Чанцев, извиняясь.—Как подумаешь про новую войну, т ак все бы и разо рвал! А что сделаешь? Оттого и в делах спешишь, и себя не бережешь, и от того, кажется, даже девчонки не берегут своей невинности... —Понес!— отмахнулся Елтышев. —Вы не можете этого понять. Вы-то счастливец. Вы не воевали... Эц гневно выпрямился. — Что вы! Как вы могли подумать такое! Он медленно поднялся, опираясь на трость. — Простите,— удивился Чанцев.— Простите, пожалуйста! Но, ведь, вы жили в Москве? — А, вот что..—Эц успокоился и сел.—Нет, я своевременно уехал в свое отечество. Я сбил одиннадцать союзников. И, если хотите знать, буду драться снова, когда позовут, без всяких этих рассуждений!.. Я имею орден пур-ле-мерит.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2