Сибирские огни, 1927, № 4

— Хочу я! тебе, Ксеночка, сказать...-—начинает она. Ксения медленно поворачивает к ней лицо и внимательно ждет. Старуха немного теряется, но быстро сминает в себе небольшое смущение и торопится высказать: — Обзаводилась бы ты, Ксеночка, семьей... мужиком... Вот ты теперь ?а ум взялась, заодно бы... Арине Васильевне не удается кончить. Ксения встает со своего места и каким-то чужим, незнакомым крестной голосом прерывает ее: — Перестань!.. Слышь, крестная, перестань об этом... Никогда не го­ вори такого, никогда! Все расчеты Арины Васильевны рушатся. Вся бабья городьба рассы­ пается. Старуха огорчена. И ее огорчение усиливается еще и от того, что после этого разговора Ксения будто просыпается от долгого сна, теряет глухое спо­ койствие, которое владело' ею несколько дней, и становится снова тревожной, возбужденной и не находящей себе места. Она, ничего не говоря крестной, з а ­ прягает в одно утро лошадь и уезжает , и Арина Васильевна догадывается, что едет она в Острог. Крестная обжигается обманчивой надеждою: не образумит­ ся ли мол, баба, побывает у монаха, но Ксения возвращается к вечеру еще бо­ лее смятенная и растерянная. И совсем неожиданно, сбивая Арину Васильевну с толку и пугая ее, зая­ вляет: — Уйду я!.. — Куда?— недоумевает крестная.— Куда же, Ксеночка? Но Ксения не отвечает, не говорит,— куда же она задумала уйти. 19. Архип сердится. До Моги дошли толки о Ксении, о том, что богомоль­ ной стала она, совсем монашкой заделалась. Могинские старухи разукраси­ ли эти толки и пересказали, ехидно задев по пути безбожника Архипа, Ва­ силисе: — Вот тоже, как твой-то, против белых воевать ходила, с большаками путалась где-то, а нонче совесть и ее зазрила! Василиса пересказала Архипу, а Архип и загорелся: — Спортили девку!.. Спортили, чтоб их язвило! И стал порываться в Верхнееланское: — С’езжу я, мать, дознаюсь, допытаюсь до корню!.. Ране бы надо еще понаведаться к ей, а я все моргал... Но и на этот раз Архип все не мог собраться навестить Ксению. И вместо того, чтобы поехать к ней, сидел в своей More и ругался. А тут пришло еще одно письмо из города. Васютку Коврижкин устроил в какую-то ремесленную школу, пока так, на время. «По-настоящему—пи­ сал Пал Ефимыч—устрою я его попозже...». Но не в этом была главная суть письма. Главное было в другом. Павел Ефимыч корил Архипа за его бесхозяйственность и спрашивал, когда же мужик за ум возьмется? «— Парня мьг твоего устроили,—гвоздило письмо,—об этом тебе забо­ ты не будет. Ну, а сам волынку ты свою оставь! Примайся за дело! Пишу те­ бе это я, бывший товарищ твой связчик. Примайся з а работу, руки у тебя есть, не гляди, что белые пули дырки в тебе накрутили! Пулями, товарищ, не отговаривайся!.. Парень твой, Василий, к делу горячий а зар т имеет, куда тебе до него! И не конфузь больше товарищей своих безделием и безобразием... Берись, говорят тебе, за работу!..». Вырвал Архип письмо из рук Аграфены, стыдно ему вдруг стало, так стыдно, что и не скажешь.