Сибирские огни, 1927, № 4
шла строгого, углубленного и скупого на слова человека, которому все мир ское, все мелочное чуждо и далеко. — Ты, женщина, не лукавь!— предостерегает он ее сразу.—К господу богу надо идти с чистою душою. Будешь душою кривить, не спасешься. Не лу кавь, говорю я! Если испытывать думаешь меня, то знай, что все мы грешны, г: я, раб смиренный, как и другие... Ксения смущается. Ей не понятно, к чему ведет поп. Она чувствует что- то новое в его обращении с нею. И она не знает в чем дело. — Я без лукавства. Мне бы душе моей спокойствие найти... Сказывают, молитва помогает. Я, батюшка, за молитвой к вам... Помогите мне молиться, научите! Единственным глазом впивается Ксения в попа. В глазе ее пылает ожи дание, суровое и страстное. Сосипатр ловит ее взгляд и не опускает пред ним своих глаз; Сосипатр привык глядеть в глаза своим пасомым. И, однако, на одно мгновенье чувствует он, как трудно ему выдержать, не отвести в сто рону своего взгляда. Он сметает внутреннее свое смущенье и зажигается. Слова—-вот его си ла. Он знает это и обрушивается на Ксению потоком звучащих суровою и пламенною страстью слов. Он тратит ради этой простой и рядовой заблудшей женщины испытанное свое красноречие. Он гремит, обличающий, скорбя щий, о суетности и заблуждениях мирских, гремит всеми привычными, про питанными монастырской, отшельнической прилаженностью словами. Эти сло ва должны убедить, должны сломить последние остатки сомнения. Кажется, женщина сломлена; кажется, она подавлена и не уйдет. Наступает сосредото ченное молчание: поп устал, прикрыл глаза, он витает где-то не здесь. Женщи на сжалась и вся еще под властью его слов. У женщины раскрывается душа. Вот скажет она самое заветное свое, самое затаенное. Сосипатр знает эти простые души и он, не открывая глаз, расслабленно и тихо приказывает: — Говори! Ксения наклоняет голову низко, низко. Голос ее слаб и приглушен вол нением. — Батюшка! Батюшка...—начинает она и вдруг умолкает. Внезапно она сознает, что ей стыдно говорить о своем самом заветном этому чужому муж чине, и ее охватывает дрожь при воспоминании, что она уже однажды рас крывала пред ним душу, отдаленные и сокрытые от других тайники своей ду ши. Она умолкает и неподвижно застывает. Сосипатр ждет. Не дождавшись, он открывает глаза. — Что же ты замолчала? Говори! — Не могу!— качает головою Ксения и не смотрит на попа. — Я—пастырь, служитель божий, меня грех стыдиться!— властно го ворит поп.—От меня нельзя ничего скрывать! — Я ничего не скрываю!—тоскливо говорит Ксения.—Я все сказала в прошлый раз.... Так это я... — Все!—сурово и требовательно повышает Сосипатр голос.—Все го вори!.. Всякую малую мысль, каждый помысел свой поведай, если хочешь угод на быть богу и спастись. И опять не надолго Ксения чувствует над собою силу этого властного го лоса, опять готова она распахнуть пред монахом, у которого сдвинутые брови и глаза смотрят отчужденно, всю душу свою. 17. Приходят дни, когда крестная, Арина Васильевна, не нарадуется на Ксе нию. В избе после немудреной зимней домашней работы тихо и спокойно,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2