Сибирские огни, 1927, № 1
та, и тогда, подобно смутному сну, во мне родилось воспоминание об этой жизни, хотя пред собой я видел только степь, но старик, похожий на опер ного статиста, дал мне жемчужину, величиной с голубиное яйцо, и я улыбнул ся, уверившись, что вспоминаю лишь грезы дневного сна. Я стал смотреть на тусклый свет жемчуга, и мое сознание постепенно погрузилось в него, пока не наступил хаос... Но сияние жемчуга длилось. Бледная тончайшая пыль на полнила пространство. Свечение, как звездная туманность, скопилось в не большой фосфоресцирующий шар. Он лежал в руке статуи, изображавшей мыслителя. Поводимому, все вместе, статуя и удивительный шар, представляли собой нечто в роде художественного ночника. Я отвернулся и попытался за снуть, но не мог. Свет раздражал меня, и я не мог забыть каменного лица, от ражавшего напряженное внимание неведомого духа, неприятно-бледного лица, освещенного голубоватым сиянием... И вдруг у меня явилась мысль исследовать вещество голубого светильника в моей машине. Тогда, где-то в самом центре, я ощутил непередаваемый толчек. Так бывает, когда вдруг забудешь что-ни будь... С этой мыслью я вошел в Страну Гожури. С этого момента я ничего не помнил о себе. Я стал человеком другого мира. Гелий замолчал, сжимая ладонью веки. Воля его билась с расстроенным-г полчищами образов, стремясь вернуть им порядок и красоту мысли, Сознание, что весь этот вихрь замкнут в клетке ею мозга, было чудовищно, Гелий открыл глаза. II. СТРАНД ГОНГУРИ. — ...Этот мир! Я его видел... Но мы все время видим его- и потому идем сквозь строй нашей жизни. Не думай, конечно, что я расскажу что-нибудь по порядку... Был 1920 год после революции. У нас были бананы, персики, розы... огромные! Вишни, величиной с яблоко, и персики, величиной с арбуз. Я начал с яблок, потому что наша планета была, прежде всего, сад. Мир делился на страны по плодам их растений. Их пояса были нанесены на карту. Домашних животных я не помню. Правда, мы пили белую жидкость, называвшуюся моло ком, ели молочные продукты, в кухнях я видел желтоватый порошок, сохра нивший название «яйца», но все это было делом химических заводов, а не скотных дворов... Сады, поля злаков и волокнистых трав. В более холодных широтах росли леса; но там не было людских жилищ. Среди садов, на много миль друг от друга, поднимались громадные' литые здания из блестящих разноцветных материалов, выстроенные художниками, и потому всегда отличные друг от друга. Эти дворцы строились так, чтобы ка заться гармоническим целым с природой. Я хочу сказать, что они должны были излучать горение художественной мысли, чтобы слиться с горизонтом равнин, гор или садов... Впрочем, были также большие города. Их было не много. Там сосредоточивались библиотеки, музеи, академии. Улицы были раз ноцветным ковром того же непрерывного сада, только здесь было больше цве тов декоративных растений, фонтанов, статуй. Да это, впрочем, и не были улицы, артерии городов: передвижение, со времени изобретения онтэита, со вершалось в воздухе. Онтэ жил за тысячу лет до моей эры. Развитие нашей науки шло так, что физическая природа мирового тяготения постигалась ценой больших уси лий. Онтэ первый дал законченную теорию тяготения и нашел особый комплекс энергии веществ, онтэит, стремящийся от массы. Воздушные корабли моего времени представляли собой стройные дельфинообразные тела. Их обо-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2