Сибирские огни, 1927, № 1

Мокрушин, должен бежать, ничего не дожидаясь! Поддерживая цепи, озира­ ясь на дверь, крался он вдоль стены, глазами и пальцем ощупывая малейшие трещинки в штукатурке. Совсем забыл, что когда-то, а было это не неделю назад, а бесконечные тысячи лет, когда он был Макрушиным настоящим, славным вором Макруши- ным, который опутывал следователей и сыщиков, что еще в те времена, и не одним им, а вместе с товарищами, были перебраны и изучены все возможно­ сти к бегству, и от всех пришлось отказаться— так крйпка и сторожка ока­ залась проклятая тюрьма! Это начало вспоминаться. С трудам и мукой вспоминаться и вспомни­ лось ясно и до конца, когда блуждающим взглядом остановился он перед тенью оконной решетки, серевшей сквозь стекла в цветах мороза. Тогда свер­ ху, с головы, словно падать и падать стала черная занавеска, сделалось очень холодно, и нижняя челюсть защелкала лающими, отрывистыми щелчками... — Мокрушин Никита! Мокрушин! Никита открыл глаза и не сразу понял. Потом прояснило, и видно отворенную форточку в двери и жирное, за­ лепившее лицо ее лицо старшего надзирателя Иванова. Да его красные губы и отдувающуюся щеку. — Ты оглох, что ли, чорт,— кричит Иванов,— на свиданье к тебе мару- ха пришла, собирайся!.. Вскочил, встряхнулся, словно оделся на твердый стержень. — Свиданье?.. — Ну, да, Может, не хочешь... Желаешь? Тогда собирайся живей! — Я сейчас... сейчас... портянки, вот, заверну... Дверь отворена нараспашку, и стоит у порога толстопузый, добродушного вида Иванов и чего-то надзирателю о дежурстве об’ясняет. Застегивает Мокрушин бушлат, одергивает, оправляет. Волосы пригла­ дил рукой на одном виске и скорей, чтоб успеть, с другого. Растерянный, робкий шаг к порогу и виновато замялся: — Я шапку забыл... — Ну бери,— отвечает спокойно Иванов. Вылез Макрушин из камеры на чугунный балкон. Шум от дневного, пред­ обеденного времени. Внизу, у стола, выкликают громко номера одиночек— это на суд, на свиданье, на свободу. По дальней лестнице рассыпается гурьба арестантов— возвращаются с прогулки. И шлепают бойко котами уборщи­ ки с медными, ярко-вычищенными бачками. Оглянулся Мокрушин, за ним один Иванов шагает, деловито придержи­ вает с боку шашку. Так, как тогда, до приговора... На то же свиданье, в милый домик ря­ дом с конторой, к милым двум решеткам, за которыми милое лицо... Вот как просто надо было сделать, чтобы человек опять стал человеком! И Мокрушин, с бурно бьющимся сердцем, звенит по лестнице кандалами, торопится, а лицо само улыбается за него. Внизу, перед замкнутой дверью, останавливается, чуть не вплотную к самой ручке, чтобы скорей шагнуть навстречу... Навстречу тому, что закрутит, оглушит, осветит и вылечит к жизни правдивым словом, затерявшимся в канцелярии.