Сибирские огни, 1927, № 1
И когда представлял себе, что могут притти отыскать и отнять этот яд, то даже задрожал от безысходной пустоты, в которой бы он очутился, пусто ты, из которой одна дорога— к сараю удавленников. Сбоку валялись две книжки. Грамотный был и еще вначале попросил чего-нибудь почитать от скуки. Дали евангелие и трепаный номер «Современного Мира». Евангелие было уж очень неинтересно да к тому же и напечатано по церковно-славянски. Мокрушин поставил его вчера вечером у подушки и дол- то крестился на тисненый ангелами переплет. Потом заплакал, взял книгу, целовал ее и громко уговаривал бога простить его, обещая исправиться и сде латься честным. В «Современном Мире» интересней всего были надписи арестантов, ис чертившие страницы. Особенно приятно было найти веселую похабщину-сти шок или даже рисунок, примитивно изображавший всегда созвучные и зани мательные темы. Взял и сейчас эту книгу и, напрягая зрение, потому что лампа была вделана высоко в потолке, стал перелистывать страницы. На одной разборчи вым почерком, красными чернилами значилось: — Сегодня в одиннадцать ночи взяли на казнь Николая Гусарова с тре мя товарищами. Завтра повесят меня. Долой самодержавие, да здравствует революция!.. Никита прочел и оцепенел, и сжался, потому что в тиши коридоров кругло и звучно ударили часы до двенадцати раз. И радость робкая, неверящая радость постучалась в темную измучен ную душу. Но не отпер—-боялся. Еще надо было прождать полчаса. И ждал томясь и задыхаясь до того, что ворот рубахи на себе изодрал— так было жарко и так хотелось скорей-скорей протолкнуть упиравшиеся минуты... По каменному коридору глухого крыла подвала шел Василий. Впереди и за ним мягко, в валенках, обступала стража. Шел Василий свободно и ловко— к кандалам за два года привык. К тяжким бетонным сво дам, мерцавшим недвижным светом, взлетали плачевные всхлипы1кандальной цепи. Последняя одиночка черной пустотой смотрела из решетчатой двери. Надзиратель пошарил у стенки— камера осветилась. С визгом ржавым и нудным открыли решетку, гулко захлопнули за Ва силием. Остался один. У стены пластом лег матрац, и окошко за двойною ра мой забилось под потолок. Зевнул Василий, потянулся, и мелкой дрожью, словно осыпая железные листья, заплакали оковы. Он очень устал. От массы новых, непереваренных еще впечатлений. С ними надо было уйти от действительности, наедине прочувствовать и пере смотреть похищенные им фотографии жизни. Так, чтобы никто не увидел и не помешал. Поэтому он лег на матрац, мягкий после карцерного положения, на котором сидел в Бутырках, дожидаясь суда. Мелькнула досадная мысль, что этой же ночью могут за ним притти. Но, это было маловероятно и, к тому же, так нелепо было отказывать себе в роскоши сна, что Василий без колеба ния устроился в любимой своей позе, на правом боку, подобрав вечно ме шавшие наручники.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2