Сибирские огни, 1927, № 1

— По политическому делу были на каторге? — Да,— ответил Василий,— и ему, как раньше, на военном суде, стала приятно это позабытое «вы». Помощник осмотрел сверток с чаем и сахаром, кружку и чайную ложку. В затруднении пожал плечами: — Не полагалось бы в вашем состоянии... Ну, все равно, берите! И на вопросительный взгляд надзирателя, вдоль разломившего привезен­ ную Василием краюшку, сердито бросил: — Отдай!.. На следующий вечер, когда затих десятый удар часов, зоколотил Мо- крушин в дверь, оглушая себя непривычным шумом. Сразу же появилось лицо надзирателя, испуганное и такое злое, что' Мокрушин отступил от двери. — Чего стучишь... Мокрушин заплакал: — Господин надзиратель, весь день в контору прошусь— не вызывают. Насчет дела мне обсказать... Бумаги ко мне пришли... — Что...—с расстановкой ответил надзиратель,— что... надоело в ка­ мере, сволочь, сидеть?! Сейчас в карцер стащим, там настучишься... И прибавил с негодованием, отходя: — Ишь, гад!.. Мокрушин очень испугался карцера, с’ежился и долго слушал— не идут ли выполнять надзирательскую угрозу. Вчера еще кончился третий день и с утра сегодня наступило такое со­ стояние, будто поставили его посеред реки на тонкий лед, по которому шагу сделать нельзя. И стоять так долго тоже нельзя, потому что провалится все равно и потонет. Один стоит и помощи ниоткуда... Вспомнилось потом дет­ ство; так же вот, на рождестве, садился в салазки и с бани, занесенной снегом, по длинной катушке с ’езжал на лед, на реку. Тогда был смех и тихие вечер­ ние зори. Сейчас разломился весь, и думки не держатся в голове. Так, кусочками вспоминается и сейчас же тянет слушать: — Не идут ли... — Эх, тихо-то,— сказал он,— в могиле тише не будет! А вешать... боль­ но, чай? Захрипишь, ногами заболтаешь... Отравлюсь, ей богу, отравлюсь!— жалобно угрожал он сам себе, тому в себе, который пугал его виселицей. И тут из тумана прошедшего выплыл образ Дуньки, которая ни1за что не хотела ему отдаться. Пока, наконец, на станции вечером он решительно не направился к маневрировавшему паровозу. И дура-Дунька представила, что он хочет бро­ ситься под колеса из-за несчастной своей любви и стала покорная, как овеч­ ка. А теперь упоительно было перебирать сладострастные подробности этой победы. — Такую бы крутозадую, да сюда!— восхищенно замечтал Никита, за­ горелся наливом страсти, и вдруг за дверями опять лопнула тишина звоном часов. Сразу, куда-то в колодец холодный полетел, за дверь рукой схватился и считал одиннадцать страшных ударов. В этот час и приходят!