Сибирские огни, 1927, № 1

Но, тогда просить было приятно. Было в этом особое молодечество об­ реченного, при котором молчала уголовная шпанка, а головка, коноводы и главари делались серьезными. А теперь, без мира, на котором и смерть красна, в пустой, от всех жи­ вых отдаленной камере, получил он то, чего добивался. Спиной к глазку, у окна, развернул бумажку и увидел серую палочку, пахнувшую миндалем. Цианистый кали! Так пришибло сразу, что даже слезы выступили на глазах. Два, ведь, было у Мокрушина мира. Один— враждебный— судьи, менты и всякие там, лягавые. И другой мир —свой, блатной, дружественно сочувствен- 'ный. И от них, от друзей, принять это молчаливое приглашение к смерти было таким ужасным, таким обезнадеживающим, словно обрывалась этим послед­ няя его связочка с людьми. И в такое время, когда больше всего ему нужно было быть крепким и убежденным в благополучии исхода. И как раз тогда, когда тихо подкралась ночь и холодно вспыхнула в фонаре электрическая лампочка. Расслаб Мокрушин, повис головой и плечами и заплакал, прижавшись к стене. Тихо сперва, а потом все громче, всхлипывая, в голос, наконец, призва- нивая кандалами на трясущихся ногах... Надзиратель на посту у смертников обут специально в валенки и не слышно, поэтому, появляется у глазка. И сейчас встревоженно припал к от­ верстию и успокоенно отвалился. Все обстояло благополучно. Просто— плакал арестант, приговоренный к смертной казни. Снаружи тюрьма похожа на фабрику— красно-кирпичная, с высокими трубами, особенно ночью, когда каждое окошко загорается своей собствен­ ной лампой. И в каждом из них чуется особая работа, неслышная, тайная, скрытая переплетом железа. Огромна тюрьма, и до самого света горят глаза ее одиночек. Внутри пустота с резонансом железа и камня. От пола до крыши пу­ стота пролетов в четыре этажа, и каждый этаж отмечен в стене шеренгой захлопнутых дверей. И каждый этаж опоясан чугунным и гулким балконом, один над другим, до самого верха. И сверху, с трех крыльев сомкнутых на букву «Т » тюремных корпусов, сползают волнистыми змеями чугунные ле­ стницы, разбегающиеся на площадках переходами и мостками. На втором эта­ же есть ход в контору тюрьмы, в особую пристройку, выводящую из корпу­ сов. Выводит она не всегда на свободу. На этом же этаже— камеры смертни­ ков. Обычно они занимают правую сторону, когда же осужденных накопляет­ ся много, то их размещают и слева, и весь этаж тогда живет особым режи­ мом, не подчиненным общим тюремным порядкам. Там всегда тишина, избранные молчаливые надзиратели, и глазки у ка­ мер открыты. В обычной камере открытый волчок означает ее пустоту, не-, обитаемость. А здесь он—жуткий символ. Есть еще отделение в этой тюрьме— подвальное. Низкие, крытые сво­ дами коридоры. На них навалилась вся тяжесть, весь гнет тюремной громады. Камеры в коридорах с решетками, вместо дверей, и каждую минуту сидящий гам с головы и до ног обнажен для чужих, равнодушных или враждебных глаз. Казняпг не в тюрьме. Но в назначенный час, от одиннадцати до двенад­ цати часов ночи, под’езжает таинственная карета и увозит осужденного к