Сибирские огни, 1927, № 1

Вспомнилось, как обрадовался следователь, разыскан на подошвах сапог его кровяные пятна. — Не от этого кровь, ваше благородие,— спокойно, с улыбочкой, откло­ нял Мокрушин,— не от убийства! В сыскном меня в клоповник сажали— про это вам известно. И что руки мне назад заковали— тоже известно? Значит— давил клопов ногами!.. Поди-ка, разбери! В клопе-то кровь человечья. Это не то, что фраер иной на курицу свалит... И все бы ладно. Да вот укус проклятый! Когда душил старуху, погорячился, хотел перехватиться, она зубами и вцепилась. И укус этот, до сих пор синеватым шрамом клеймивший руку, сде­ лался главной уликой. От этого убитую старуху ненавидел Мокрушин, как обидчицу свою и главную виновницу его беды. — Как посмела она так кусаться!.. Ну... и это бы ладно. Уличили и уличили! А там, как водится, арестант­ ские роты или каторга даже. Испокон веков уже так. А тут, вдруг,— бац! Смертная казнь. Да, батюшки мои, сдурели вы что ли?! За что же это— смертная казнь! Других, правда, вешают. Ну дак они, может, и грабят, и убивают, там, по-особенному... А он, Мокрушин, убил, как все, как водится... За что же вешать-то? Конечно, убил он зря... Не старуху, а тех, других двух баб. Но, поссорился перед ночью этой с Манькой да и пьян был к тому же— вот на него и нашло. И, опять-таки же, нездоровый человек он, Мокрушин, нервный и ниче­ го такого чудного, неслыханного не сработал, за что бы можно было подверг­ нуть его такому, уж вправду неслыханному, наказанию... Но все эти мысли разбивались о приговор. Получалась вязкая и тоскливая путаница во всех этих рассуждениях, в приговоре, в кассации, утверждении и помиловании, и не могла голова его справиться с этим ворохом налетевших мо­ ментов— нервных, решающих, требующих действия незамедлительного, при полной невозможности действовать. Поэтому просто решил все для себя и самовольно. По справедливости помирился на каторге и стал ждать. И ждал уже третий день, последний, не опасный день. Начало вечереть. Изнутри, в коридорах, захлопали форточки—раздава­ ли вечерний кипяток. Не потому, чтобы чаю хотелось, а так, для разнообразия, поднял Мо­ крушин с пола кружку, бросил в нее щепотку чаю и притулился у двери— ждал. Зазвенели ключи— отпирал надзиратель форточку, потом открылся квадрат в двери, и рука арестанта-уборщнка подхватила протянутую посуду. И, назад возвращая с дымящимся кипятком, ловко стрельнула белым комоч­ ком. Форточка хлопнула, и Мокрушин, косясь на глазок, проворно и жадно поднял бумажку. Маленький сверточек, в роде огрызка карандаша. Наощупь твердый. Сначала не понял, а потом зажмурился, втянул свою голову в плечи, как от занесенного удара. Догадался— яд. То, что упорно просил еще до суда у товарищей своих и на воле.