Сибирские огни, 1927, № 1

— В двадцать первой во-как кота бы за это погнали!.. За пыль, за эту. А тут ничего... И тотчас, как бы в ответ на слова, белым пятном чужого лица бесшум­ но заплыл волчок. И, охнув, ступнул Мокрушин назад, и от пяток и до затылка обдала его холодная рябь. А чужое лицо так же бесшумно отлипло от гляделки, и опять, густой и холодный, дырявил дверь стеклянный кружок. Кедо-верчиво, злобно и тоскливо поглядел Никита на дверь и устало сел на матрац, вытянув во всю камеру, поперек, закованные ноги. В изголовьи стояла початая осьмушка махорки, спички и книжка бу­ маги. Никита достал бумагу, и сразу внимание привлекла новая розовая об­ ложка. Доставили это вчера, с передачей и, так как свежи были впечатления суда, то рассматривать принесенное тогда не тянуло. Теперь же смотрел и внимательно читал. На обложке были представлены два пляшущих мужика и подпись: Лай табачку.—А я на диво бумагу Белкина купил— Приятно, дешево и мило, какой ты сроду не курил!.- На этой строке запрыгали буквы,— так сильно задрожала большая, во­ лосатая рука. Рассыпая несвернутую папиросу, успокаивал себя Никита: — Третий день сегодня... Сегодня не тронут... прав не имеют. А завтра заменят. Однако, вечную, сволочи, припаяют! А может и двадцать лет?.. О каторге думалось, как о свободе. Беззаботно, легко и убедительно. И все же глухая угроза приговора ме­ шала обедать, мешала спать. Вспомнилось, как вначале, когда пришел он в тюрьму, старший ска­ зал: — Ну и мурло у тебя!.. В неделю не оплюешь... Тогда еще довольно подумал: — Не то, что у вас, мозгляков... А вчера, на смене дежурных, надзиратель сказал другому, за дверью: — Мокрушина повело... С лица чернеть начал... А другой, опытный, ответил: — Всегда так бывает... Долго хмуриться не умел и думать раньше не мог. Оттого потерпел оту­ пело минутку, с громом вскочил, зашагал, забормотал себе под нос: — Защитник... шкура казенная! Разве так защищают? Эх, монеты не было,— купил бы настоящего!.. Вчера приезжал к нему адвокат. Принес подписать прошение о помило­ вании и, пока Никита выводил свою подпись, с острым стыдливым и даже ис­ пуганным любопытством смотрел на него. А когда Мокрушин поймал этот взгляд, то очень смутился и путанно об’- яснял о генерал-губернаторе, который может дать ход прошению, а может его и отвергнуть. Мокрушин— бывалый вор. Тюрьму он знает и по-своему любит. Прошел ее темное воспитание и в мире блатных силен своим опытом. И в начале теперешней, как выражался он, «петрушки»— боролся, вы­ вертывался, старался опутать и следователя, и сыщиков.