Сибирские огни, 1927, № 1
Мих. Слонимский.— «Лавровы». Роман. ГИЗ. 127 г. Стр. 256. Ц. 1 р. 50 к. Слонимский дебютировал, если не оши баемся, в 1922 году в покойной «России». Сборники его рассказов—«Шестой стрел ковый» и «Машина Эмери», вышедшие в 1923-25 годах, расценивались критикой, как произведения незрелого таланта. Эти отзывы приходят на память при чтении последнего романа Слонимского— «Лав ровы». Прав Локс, говорящий, что у Сло нимского «действуют не люди, а марио нетки». («Печать и Революция», 1923 г., кн. 7, стр. 80), прав и Горбов, видящий в произведениях Слонимского «безжизнен ную карикатуру на жизнь и действитель ность» (тот же журнал за 1925 г., кн. 1, стр. 283). Нет жизни в «Лавровых», если не счи тать нескольких картин и переживаний автобиографического свойства, которые могут интересовать далеко не всякого чи тателя. Действующие лица безличны, единичны. Нетипичен «папенька» Лавров, выдуман унтер-офицер Козловский и даже большевик Клешнев. Большим ана хронизмом выглядывает неудачно спи санный с толстовского Каратаева Семен Пыль. Наиболее удачна персона «мама ши» Клары Андреевны, с ее наивно-ки сейной архиглупостью, хотя в зарисовке ее автор, увлекшись, довел анекдот до утрировки, лишив тем самым действую щее лицо души. В зарисовке картин революции, автор как-будто держится правила: из-за де ревьев не видеть леса. Запоминаются по чему-то отдельные эпизоды в роде убий ства Борисом полковника Херинга. Не увидим мы здесь массы, творящей рево люцию, хотя автор и делает потуги вы звать ее движение; нет двух сторон ре волюции,—разрушающей и созидающей, а есть ряд диких выходок, часто совер шенно не мотивированных. Приходится еще раз вспомнить слова Воронского о «Шестом стрелковом»: «революция об ер нулась к нему (Слонимскому), только одной своей стороной—кровью и смер- КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ I. тью, и людьми, вышедшими в тираж». («На. стыке», стр. 291). На всем романе лежит налет нытья, интеллигентской тоски. Вопреки своему сочувствию револю ции, alter :ego автора, младший Лавров дном души своей болеет за уходящее. И заключительные слова романа: «Б о рис и думал: он пять лет, и он теперь—два совсем разных человека»—ЖЬколько убедительны: в своей духовной сущно сти Борис остается на всем протяжении романа одинаковым, тоскующим по ми рам иным, русским интеллигентиком, пе реживающим все время разлад между мечтой и действительностью. («Борис вспомнил, что у полковника, убитого им ,. есть жена-немка и сын-кадет»— стр. 126). ■ Ширина полотна, взятого автор ом, не под силу его творческой киствШ след- ствие чего он скользит по. щ^И кности событий, рассказывая лийй> ''^И^бЛько* занимательных анекдотов (из них луч шим следует признать рассказ о «поло вом просвещении» Бориса). Сравнивая роман с прежде написан ным Слонимским, все же следует при знать некоторый рост писателя. Здесь меньше «чудес», немотивированных эпи зодов, нет дикого остранения сюжета. Нужно надеяться, что из Слонимского выработается хороший беллетрист-рас сказчик, так как в способности наблю дать ему отказать нельзя. Л. Низовцев. Шкловский В . «Третья фабрика». (Ар тель писателей. «Круг». 1926 г.). Плоть этого произведения—мясо, зара женное токсинами. Слабый запах яда ощущается от всей этой изящно издан ной книги. «Я живу плохо. Живу тускло, как в презервативе», (стр. 93). «Лучшее в жизни утренний чай... одни в искусстве проливают кровь и семя. Другие мочатся». (103).
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2