Сибирские огни, 1927, № 1

поддерживались хорошо, он даже успевал сотрудничать в журнале. На Со­ ветской 3 стал слушать поэтов и прозаиков т. Ходоровский, тогда секретарь Сиббюро. Он тоже терпеливо вникал в наши суждения о прозе и стихах, пе реносил в своем кабинете яростное табакокурение и писательскую горячнося ь в литературных спорах. «Сибирские Огни» утвердились в бытии. Первый номер журнала вызвал широкий отклик в печати. Буркнули о нем даже в столице Радушней всех, хорошо отозвался письмом в редакцию «Советской Сибири» тов. Луначарский. Из Москвы он первый протянул нам руку. И каждый из нас, рассеянных ныне по разным городам, даже оторвавшийся волею обстоятельств новой своей жизненной обстановки от «Сибирских Огней», помнит то общее чувство большой благодарности ему за эту первую поддержку журнала, воз­ никшего в трудной провинциальной обстановке, без малейшей помощи центра. Литературно-художественный отдел хвалила только провинциальная печать. Но так, как мы на столичную и не рассчитывали опираться, то и поэты, и прозаики праздновали новую большую победу. Все значение, действие первых поощрительных отзывов знает только тот, кто дрожащими пальцами водил по их строкам, и от волнения никак не мог разглядеть свою фамилию. Увидев, с трудом переводил дыхание и вдруг ощущал горячую жизнь своего сердца, своей крови, своего «я». Никакого сомнения в авторитетности всех этих подписавшихся под рецензией своей фамилией, псевдонимом или ничего не го ворящими буковками у меня не было. Не могло быть. Для оценки я вверяла первый плод трепетного, богомольного труда. От этого исключительного дове­ рия авторов провинциальных, далеких от большой и сложной литературной жизни, не знающих реальной ее обстановки, существует для некоторых опас­ ность быть прибитым в земь навсегда. По крайней мере, я убеждена, что еслиб провинциальная пресса не признала стоюшей мою первую неслаженную, мно- гоиз’янную повесть, я не нашла бы в себе достаточно мужества даже попы гаться сладить со второй. Для меня это представлялось так, что я выплыла, почти не умея плавать, на большую глубину. А кто-то, верно знающий мою судьбу, следит за мной. Если он крикнет: «не выплыть!»,— как же не усум- ниться, не потонуть? Книги делаются в столицах и в городах, а мне подобные десятилетия изживают в деревнях и городишках, там их читают. Отсюда та­ кая преувеличенная благоговейная почтительность к печатному отзыву. Оттого после поддержки провинциальной печати я писала «Правонарушите­ лей», как песню, по своей охоте пела. Дело не в об’ект.ивной ценности этого рассказа, а в том, что для меня, по моим силам, он большое достижение. И в этих воспоминаниях я не могу умолчать о первых рецензиях о «Сибирских Огнях» и обо мне, мы родились и карабкались к следующей отметке1 роста вместе. Пора кончать. Я даже сомневаюсь, что «Сибирские Огни» дадут этим воспоминаниям, столь тесно сплетенных с автобиографией писателя, еще не достигшего совершеннолетия для права писания автобиографии, такое коли чество страниц. В 1924-м году я была в Тифлисе. Там, в библиотеке военно-полити­ ческой школы, мне показали первые номера «Сибирских Огней», нетолстые книжки с выцветшей зеленоватой обложкой, с красными славянскими буква ми названия. «Вот. где мы впервые встретили ваше имя»,—сказали мне там Преподаватель литературы сообщил, что в школе прорабатывалась статья Правдухина «Искусство в стихии революции», разбирался весь литературно художественный отдел. Наибольшее количество похвальных отзывов пришлось на долю рассказа Березовского «Варвара». Потом отмечали «Сихота-Алин»