Сибирские огни, 1927, № 1

коренаст. Свою фамилию он произносит через два эр. Эр хрустит у него на зу­ бах, как орех. В революцию он пришел из деревни в 17-м году с аттестатом об окончании двухклассного училища. Было ему тогда 17 или 18 лет. Кар- гополов комиссарил, учился в Гиже, работал в газете. Его сатирический замах дерзок и обещающ. Но у начинающего писа­ теля нет еще грамотности мастера. Он не знает, что значит композиция вещи. У него мало «выдумки». К сожалению, он много списывает «с натуры» и живых людей выводит, даже не сменив, а только слегка изменив их фами­ лии. Некоторые читатели почему-то считают его злым «выдумщиком». Каргополов молод, но уже порядочно поработал в совучреждениях. Советского бюрократа, служилую подхалимствующую мелкоту он знает и ненавидит. Огненная ненависть иногда застилает ему глаза, мешает видеть настоящих наших подлинных советских работников, строителей и организа­ торов... Коптелов— такой же крестьянин, но помоложе Каргополова, скло­ нен, наоборот, идеализировать город. Коптелову деревня намяла шею. Де­ ревня для него—бычье ярмо. Если бы смог человечьим языком заговорить яремный бык, он заговорил бы, вероятно, с коптеловским упорством о пользе машин, о светлой и освобождающей роли фабрик и заводов. Коптелов умеет ненавидеть. Темную, суеверную, сытую и косную де­ ревню писатель не щадит. Но творчество его не мрачно. Коптеловское отри­ цание свежо, убеждающе и светло, как его глаза и лоб. Коптелов не только отрицает, но и обладает редкой способностью утверждении. Технически писатель слаб. Но ведь он молод. Светлоглазый и светловолосый Максимилиан Кравков 18-ти лет от роду попал на каторгу. Его молодая ненависть окрепла в железе кандалов к камне стен одиночки. Он один, вырванный из партийного коллектива, из кол­ лектива тюремного (одиночка), должен был встретить угрозу смертной каз­ ни и четыре года просидеть за дверью, с которой никогда не снимался замок. Кравков стал идеалистом, индивидуалистом. В своих рассказах он бе­ рет сильного одиночку человека, выходящего на борьбу со зверем, себе по­ добным, или с целым коллективом. Пусть коллектив в конце-концов своей тысяченогой пяткой раздавит смелого одиночку. Одиночка, даже вынужденный пустить себе пулю в лоб или .проколоть свое сердце ржавым гвоздем, все же чувствует себя победителем. Он сам уходит от жизни, он никогда не дается в руки врагу. Он свободен. Какая це­ на этой свободе— дело другое. Сочувствие Кравкова всегда на стороне этого одиночки. Он рисует его сильным и дерзким. Сибирь нужна Кравкову, как препятствие (тайга, глубочайшие озера, бури, морозы). Он заставляет своих героев бороться не только с коллекти­ вом, но и со стихией. Сибирь Кравков любит, но, как чужеземец, старается одеть ее дикую в тонкие ткани романтизма. Леонид Мартынов сильно стучит огромными не по ноге английскими ботинками и оставляет на полу мокрые куски снега. Грудь он старается открывать по-матросски, но шея у него тонка. Голос не ровен, как ни хо­ чется поэту говорить только басом. Он еще растет вверх. Стихи у него твер­ ды на ощупь, но музыка их не окрепла, как голос, как грудь юноши. У Нины Изонги дергаются брови. Черты лица расплывчаты, взгляд рас­ сеян. От этого кажется, что лицо у нее все время меняется. Оно-—тд широ­ кое, то узкое, то полное, то худое. Оно плывет, как кинопортрет.