Сибирские огни, 1927, № 1

много таблицы умножения— и вот уже связь восстановлена, невидимая антен­ на сообщила вашему соседу то, о чем вы узнаете, когда будет поздно. Насчет накладных мой сосед и собеседник почти не ошибся. Его зубы и совесть искрошились за 20 лет грызни из-за «мягкой рухляди». Сейчас он представительствует в какой-то госфирме и знает все «дела» на-ощупь, как слепой свой нос. Тунгусы северного Прибайкалья молчаливо поделены между 4-5 торго­ выми организациями. Организации заключили договоры с родовыми советами, завезли товары и теперь спокойно ожидают благодати мехового дождя. Но благодать— вещь капризная. Старые испытанные знатоки этого дела утвер­ ждали, что она нисходит не по личным заслугам, а по решению царя небесного. Кальвинизм в пушной торговле— наиболее обычное исповедание. Здесь перед нами не столько план и организация, сколько внеплановая система, убеждений. Тунгус всегда был фаталистом. И теперь он не изменился к лучшему. Он не особенно обеспокоен тем, что его родовой совет с кем-то там связал себя «твердыми обязательствами». С каким-то там, можете себе предста­ вить,— РАСО! Он видит, что в мире ничего твердого нет. И под веселую руку, вопреки неизбывной задолженности (долг не веревка— не задавит)— сдает весь промысел и во вторые и в третьи руки. Потому что эти руки, — и вторые, и третьи, и плюс бесконечность— всегда готовы к услугам (беско­ рыстный ажиотаж). Тайга велика, желания человека безграничны, а в торговле так же, как и в ордене иезуитов, хороший результат оправдывает все средства— хорошие и нехорошие. Вот и сейчас за бортом происходит «горячая борьба за обладание рын­ ком», совсем, как в Африке. Агенту третьей организации надо «забросить» на берег 50 пудов круп­ чатки. Тунгус не дает лодки, фантастически доказывая, что она... утонет от такого груза. Тунгусу было наказано: -— Лодок под груз никому ни под каким видом не давать. Вон. смотри, Захар суетится с крупчаткой— пошли его к матери в штаны. Захар, действительно, взволнован, он знает, чьи это «проделки» и «ка­ тегорически» требует лодку. Все равно, он привезет товар из Ангарска мо­ рем (90 верст). Он идет к капитану. Капитану безразлично, чей груз. Матросы спускают шлюпку и «забрасывают» на берег 10 кулей первачу: — Шшамай. А море лежит мертвое и тихое. Тунгусы окружили пароход на своих однодеревках эпохи свайных построек. Они продают бруснику в берестяных корзинках, украшенных по борту шитьем из кусочков разноцветной мате­ рии; нерпичьи шкурки, грубые и серебристые с буланым отливом; тарбага- нины, добытые в гольцах, желтые с черной пролысиной по горбу; и коврики из оленьих голов, ушитые нерпятиной, козлиной, конскими хвостами— пре­ словутые камуланы, стандарты тунгусской эстетики, проложившие себе до­ рогу на мировой рынок. 1 После второго свистка лодки «отшились . В это время ангарский кре­ стьянин, метис и весельчак, перегнувшись через борт, запел на диалекте тун­ гусов своего края песню—сумасшедшую песню оленеводов Северной Даурии о любви и нежности. Орочены бросили весла и замерли, разинув рты. В наибо­ лее острых местах они,вскрикивают: «О-о-к!», смеются И просят петь еще.