Сибирские огни, 1927, № 1

ского сменяла русская заунывная песнь и после нее показывался Игорь Севе­ рянин с романсами легкими, как пробки, потом мелодекламация, кажется, что-то о цирке и о его рыжем герое и еще рассказ о Батьке Махно и потом опять Вертинский, Северянин и еще раз; цирк, рыжий и Батька Махно. Товарищ Молокин сиял. Мрачная яма у него на лбу, куда собирались все складки изработанной кожи, загорелась вновь, и он шутил, смеялся, пил, говорил дамам анекдоты. А под конец вечера он на ухо говорил Давыдову о чем-то им задуманном, о каком-то гениальном плане переустройства всей нашей губернии, но что это настолько громадное и всеоб’емлющее, что он никак не может рассказать того, что им задумано, и тут же заявил Давыдову, что он будет рассчитывать только на его поддержку. На головы всех сыпались конфетти. Играла музыка. Был бал, было тепло и был свет. Наш город навсегда запомнил этот знаменательный и исторический бал. ГЛАВА ТРЕТЬЯ . I. Дня через три после бала Давыдову официально сообщили, что он от­ ныне на законном основании считается заместителем председателя губерн­ ского исполнительного комитета. И с этого времени пошли дни все большего и большего сближения его с товарищем Молокиным. Давыдов уже теперь звал товарища Молокина Яковом Кирилловичем, и товарищ Молокин при частных разговорах и на заседаниях говорил, вместо товарищ Давыдов, Александр Вла­ димирович. Теперь слово— распоряжение Александра Владимировича прини­ малось всеми служащими и посетителями, как слово самого Якова Кирилло­ вича. Молокин дело за делом постепенно поручал своему заместителю и сам постепенно отодвигался от груды маленьких вопросов и потом как будто бы даже устранился от всей непосредственной практики и ушел во что-то заду­ манное им, что, казалось, отнимало у него все силы и все время. Сидит товарищ Молокин в кабинете за широким столом, где направо от него был амурчик и подсвечник с нетронутой стеариновой свечой и налево от него был такой же амурчик и такая же нетронутая на подсвечнике стеарино­ вая свеча. И перед ним на столе лежали листы бумаги, на которых исчисле­ ния, диаграммы, таблицы. И кабинет Молокина как будто-б был нарочито сде­ лан только для человека, уходящего во что-то, глубоко им задуманное. Под­ ними глаза, и будет купольный потолок и голубая краска; у окон тяжелые шторы, опусти их и будет полусвет, в котором ярче видится воображаемое и глубже, к самому сердцу, подкатывает, омывается то, что задумано, то, что воображается. А стена синяя, преображающая фигуру товарища Молокина в легкую, туманную. О стене такой можно только мечтать, а когда возле такой стены сядешь, то невольно забудешься и утихомиренный, может быть, уснешь. Александр Владимирович по утрам заходил к Якову Кирилловичу на до­ клад и всякий раз уходил от него глубоко пораженный преображением его на фоне этой синей стены под голубым куполом потолка. Давыдов приходил в умиление от доброты Якова Кирилловича, от его спокойствия и от его улыб­ ки; он увиДел Якова Кирилловича, как думалось ему, в истинном для него со­ стоянии, и потому у Давыдова прошло чувство предосторожности к своему