Сибирские огни, 1927, № 1

ными сказками о «золотых горах», плакали и били кайлами углубления порой в сплошном камне. В ямьг вставляли столбы, на столбы клали венцы и стро­ или избы и юрты... И с тех пор они живут здесь столетия— мужики, несущие на жалованьи государственную службу. Старинные «ямы» давно исчезли, исчезло крепостное право во всех видах. Осталось оно только на Лене». («Государевы ямщики»), Короленко подробно и обстоятельно, порой как-будто совершенно за­ бывая художественный план, вскрывает различные формы этого крепостного существования. Перемежая цифры и образы в плане какой-то художествен­ ной статистики, он зарисовывает своеобразную экономическую структуру станковых общин Но далее Короленко переходит к изображению оригинальных форм разверстки «лошадиных душ» («Мороз», «Государевы ямщики»), уже пе­ ребрасывая описание в строго художественный план, и сливая эти статисти­ ческие справки и выкладки с картиной пейзажа. И в том же плане, таким же методом, который сам он называет (в при­ менении к Г. Успенскому) «смесью образа и публицистики», он раскрывает одну за другой стороны экономического и правового быта станочников. Он вскрывает безжалостную и беспощадную эксплоатацию этих забытых и за­ терянных в немых ущельях людей1; он приводит те жалкие цифры рублей, за которые принудительно нанимает ямщиков государство— и беглыми, но- чет­ кими штрихами зарисовывает безобразную роскошь и дикий разгул при­ исков, соседящий с этой унылой нищетой. «Эх, золото, золото!... Кому золото, а нам слезы- кипучие». («Феодалы»), Эти картины замыкают целый ряд образов различных хищников, ца­ рящих над этим миром тоски и уныния. Стано-вые заседатели, гроза почто­ вых станков— дикие и наглые курьеры, писаря, спиртоносы: владыка холод­ ной «сибирской Швейцарии», Степан Осипович Костро-в, «шумшинский пи- саришко», Кондратий Замятин, мелкий чиновник, — грозный «Арабын-тойон», Черкес Бурмакин и т. д.,— разнообразная галлерея хищников, среди кото­ рых и под властью которых бьется в изнеможении трудная жизнь ямщико-в- станочников. Эти разнообразные впечатления, где вместе смешаны и сплетены исто­ рические предания и справки, статистические выкладки и зарисовки с нату­ ры, сливаются с впечатлениями от сурового^ и грустного пейзажа— и, об’еди- няясь, создают образ, символически обобщающий все это разнообразие и при­ чудливое сплетение, и глубоко раскрывающий его смысл. Таким символиче­ ским образом являются те дикие возбужденные крики, которые кидает в воз­ дух освободившийся от опасности старый хищник — спиртонос, «таежный коршун»— черкес. «Эти звуки, полные дикого возбуждения, надолго остались у меня в па­ мяти, и впоследствии не раз, когда я со стесненным сердцем смотрел на угрю­ мые приленские виды, на этот горизонт, по крутым склонам которых тес­ нятся леса, торчат скалы и туманы выползают из ущелий,— мне всегда ка­ залось, что этот дикий крик хищника носится в воздухе над печальной и мрачной страной». («Черкес»). Эти дикие крики— последний штрих в рисунке сибирского пейзажа, и образ хищника— последнее звено в той цепи фактов и условий, которые должны об’яснить и раскрыть до конца суровый облик сибиряка и его без- радостныое существование. \