Сибирские огни, 1927, № 1

Каменное бытие— и каменное мироощущение и миросозерцание. «Лес, камни... и люди, как камни...»,— подводит итоги этому бытию один из героев «сибирских очерков» Короленко,— ссыльный униат Островский. Вот послед­ няя и как бы заключительная формула сибирской -жизни. Короленко подроб­ но останавливается на истории этой формулы. Он воспроизводит жизнь из­ гнанника, начавшего с борьбы за веру и с веры в труд и людей— и кончившего суровым и циническим отрицанием всех прежних ценностей. «Эта история», говорит Короленко,— «проста и сурова, как эти бе­ рега и горы». «Несколько лет назад униат Островский был выслан за отпаде­ ние от православия и поселен на Лене». С ним была молодая жена и малень­ кая девочка. Якуты отвели ему земельный надел «в широкой пади между дву мя склонами». Место, казалось, было удобным для земледелия, тем более, что якуты обещали вначале некоторую помощь, и была возможность хорошего сбыта хлеба на прииски. Островский начал бодро и энергично работать, но якуты не сказали ему одного: «в этой лощине хлеб родился прекрасно, но ни­ когда не вызревал, так как его уже в июле неизменно убивали северо-запад­ ные ветры, дувшие из ущелья, как в трубу, и приносившие ранний иней». Якуты делали это сознательно, так как, вообще, не хотели иметь в своих землях поселенцев, а соседи-станочники не решались предупредить об этом поляка, боясь якутов, у которых они были в экономической зависимости. «Первые годы Островский,— рассказывает Короленко,— приписывал свои неудачи случайности и, глядя на необыкновенно-буйные урожаи, все ждал, что один год сразу поставит его на-ноги. И он убивался над работой, голодал, за­ ставил голодать жену и ребенка, все расширяя свои запашки»... Наконец, «измученная горем», жена умерла от цынги. Островский похоронил жену и взял'у якутов билет на прииски и посо­ бие на дорогу. «Якуты охотно дали то и другое, в расчете избавиться от по­ селенца и воспользоваться его домом и кое-каким имуществом. Но Остров­ ский обманул эти наивно-хитрые ожидания: он снес все имущество в избу и зажег ее с четырех концов». («Государевы ямщики»), Островский, в полном смысле слова, выстрадал свое право на ту форму­ лу, в которой он выразил свое отношение к Сибири и ее коренным обитате­ лям. Эта формула и этот приговор, вообще, не раз звучали в сибирском быту и в истории сибирской общественности. Ее повторяло не одно поколение из­ гнанников. («Зачем, проклятая страна, нашел тебя Ермак!»). Но широкая гуманистическая концепция Короленко не позволяет ему повторить ту же историческую формулу. Т.-е., внешне она звучит так же, как и у Островского, но она лишена у него тех элементов ненависти и про­ клятия, которыми тот ее сопровождает и которые, в сущности, и продикто­ вали эту формулу. Эти ноты ненависти и проклятия совершенно чужды Короленко; основ­ ной тон его сибирских рассказов— печальное и скорбное сознание неизбеж­ ности этой тягостной драмы, которую суждено переживать сибиряку-северя- нину, загнанному судьбою в эти узкие, каменные ущелья и хмурые берега. Та щемящая печаль, которая веет от его ленских пейзажей, окутывает на его страницах и быт и облик сибиряка». — Хоть худенький-худой, ну, все еще сколько-нибудь делам-те правит. Теперь я невольно наклонился с седла, стараясь поймать взгляд человека, только что и так изумительно просто исповедавшего странную веру в «худенького бога». Была ли это ирония... Или это было искреннее выражение как бы ущерблен­ ной и тоскующей веры, угасающей среди этих равнодушных камней»... (Полн. собр, соч. В. Г. Короленко. Изд. А. Ф. Маркс, СПБ. 1914, т. I, стр. 219).