Сибирские огни, 1927, № 1

нем нуждается». Таково непосредственное чувство художника,— но «было бы ошибочно заключить», продолжает критик, «что человек нужен Короленко, как своего рода развлечение. Нет, не ему нужен здесь человек, но он нужен как бы самой природе, которая не полна без человека, угрюма, беспризорна, порой зловеща»1). Эти мысли о- «взаимной связи1и нужде человека в природе и природы в человеке» удачно иллюстрируются примером из очерка «На сеже». Позво лим себе, вслед за А. Дерманом, процитировать этот отрывок: «Легкое свет лое, даже как-то слишком светлое облачко остановилось в зените, над самой рекой. Целая рать таких же тучек толпилась за гребнем, выглядывая из за леса... Этот ветер, заговоривший с дремавшими осинами, будит надежду, что, наконец, моления сельских церквей по всему лицу этой умирающей от жа жды страны услышаны кем-то в далекой вышине, и светлый рой облачков, тол­ пящихся за верхушками елей, кажется только авангардом, повинующимся таинственной команде. И ночь оживает, вся приникаясь смыслом и волей от этого страстного человеческого ожидания...». Нельзя не согласиться с мнением А. Дермана, когда он говорит, что по следние строки особенно «смело и задушевно» связывают человека с приро­ дой «связью взаимной, глубокой и задушевной». «Это более, чем картинка, более, чем прием изображения и «оживления» природы: это определенное и своеобразное восприятие взаимоотношений человека и природы, в высшей степени характерное для художественно-человечного мироощущения автора»2). Это же восприятие взаимоотношений человека и природы обнаружи вается и в картинах сибирского пейзажа. Величественные, хотя и суровые ви­ дения северной Сибири, конечно, способны вызвать самое возвышенное эстетическое любование и «романтический восторг». Такое отношение не было чуждо и Короленко; об этом он свидетельствует неоднократно сам, вскрывая вместе с тем те причины, которые заставили его расстаться с этим первоначальным романтизмом. Одно из наиболее ярких свидетельств такого рода опубликовано недав­ но, в посмертном собрании сочинений писателя, в одном из незаконченных отрывков. Путешествуя по Англии, он вспоминает один эпизод из своей си­ бирской жизни: «Это было на берегу великой и пустынной сибирской реки. Она уходила вдаль, вся в горах, вся в диких и сумрачных скалах. Один берег был весь синий и темный, он кидал свою тень до половины реки. Другой свер­ кал солнечными лучами заката, золотившего дикий камень и лиственницы, которые вырастают и гибнут здесь на свободе, вдали от человеческого глаза.. Со мной рядом стоял старый хохол, которого судьба закинула в это место.. Я любовался красою дикой природы и думал, что никогда еще не видал ничего более красивого, чем это «пустынное место». Но мой спутник плакал, плакал не от 'восторга и умиления,, а от горькой обиды на то, что его очи на старости лет видят такое скверное место. То ли дело ровное поле его роди­ ны, красивый «ставок» с ветлами, по которому плавают домашние утки и гуси, чистые избы, огороженные коноплянники, хороший потный лужок над тихою речкой...». «Мы представляли два противоположных взгляда на красоту приро­ ды»— замечает по этому поводу автор. И добавляет при этом: «все мы— ин- 1 ) А Дерман. В. Г. Короленко. Рус. Мысль. 1915. ХГ(, стр. 5. Ibid, стр. 5-6.