Сибирские огни, 1927, № 1

изобразить Лену, напр., в момент ледохода, в момент судорожной и мощной борьбы со сковывающим ее морозом, сравнительно легче для художника слишком уж много в таком явлении специфических, ярких моментов, выде ляющих его из ряда других,—-труднее изобразить ту же Лену или какую-ни будь другую сибирскую реку в любой спокойный, серый осенний день, и изо бразить так, чтобы читатель ни на миг не переставал ощущать (именно ощу­ щать, а не знать) этот специфический местный колорит, этот единственный, только ей свойственный «запах местности». Короленко как раз умеет в любой общей картине схватить и подчерк путь несколько таких черточек, которые гораздо1отчетливее и убедительнее, чем всевозможные географические и этнографические подробности, скажут читателю, в какую местность вводит его художник. Вот для примера два пейзажа, как бы одинаковых по своему содержа­ нию. Два переезда на пароме через реку. В одном случае действие на Ветлуге, в другом— на какой-то сибирской реке. Один рисунок: «Паром заскрипел, закачался и поплыл от берега. Пере возный шалаш, опрокинутая лодка, холмик с церковью мгновенно, как-буд го подхваченные неведомою силой, уносятся от нас, а мысок с зеленью, под­ мытой ивой летит нам навстречу»... «Обгоняя нас, бегут, лопаются и пузы рятся хлопья цвету. Далеко нацади осталась вырубка с новенькой избушкой из свежего леса, с маленькой теЛегой, которая теперь стала еще меньше, и с бабой, которая стоит на самом берегу, кричит что-то и машет рукой» («Река играет»), А вот другой рисунок. «Свежий резкий ветер рябил поверхность широ кой реки и плескал в отрывистый берег крутым прибоем». «Затормозили теле­ гу, отвязали «чалки». Волны ударили в досчатые бока плашкота, рулевой кру­ то повернут! колесо, и берег стал тихо удаляться от нас, точно отбрасывае мый ударявшей в него зыбью»... В другой телеге были какие-то молодцы, как- будто из мещан. Один из них косоглазый и с рваной ноздрей то и дело начи­ нал наигрывать на гармонике и напевать диким голосом какие-то песни, «но ветер скоро обрывал эти резкие звуки, разнося и швыряя их по широкой и мутной реке»... И дальше... «По широкой водной поверхности расходилась темными по­ лосами чистая зыбь. Волны были темны и мутны, и над ними носились, опи­ сывая беспокойные круги, большие белые птицы в роде чаек, то и дело падав­ шие на реку и подымавшиеся вновь с жалобным хищным криком» («Убивец») Сопоставьте эти два рисунка. Радостные, легкие, веселые штрихи одного (мысок с зеленью, подмытою ивой, холмик с церковью, новенькая избушка из свежего леса, маленькая телега и идиллическая баба) и суровый, беспокой ный и серый колорит второй. Резкий ветер, широкая и мутная река, черные гучи, бегущие по осеннему небу, темные и мутные волны, над которыми но сятся большие беспокойные птицы— все это создает резкое, четкое впечатле чие северного пейзажа. Пока только— какого-то северного. Но вот еще два гри штриха, и этот общий северный пейзаж делается уже специфически сибирским. Становится отчетливо ясно, что перед нами Сибирь, сибирская река и сибирские люди. Такой деталью, таким специфическим штрихом, является телега с молодцами, среди которых один косоглазый и с рваной но­ здрей, наигрывающий на гармонике и напевающий диким голосом песни. Эта деталь, точно молнией, пронизывает всю картину, освещает ее до конца и спаивает неразрывно все ее части: и эта телега с веселыми шумными молод­ цами, эти резкие звуки гармоники, обрываемые ветром., эта большая, мут-