Сибирские огни, 1927, № 1

«Верный основному складу своей творческой души— любви к яркому и возвышенному, автор почти не останавливается на будничных сторонах си­ бирского быта, а берет его, по преимуществу, в его наиболее величавых и на страивающих на высокий лад проявлениях»1). Конечно, это— не более, как типичное общее место, тирада столичного литератора, не умеющего воспринять Сибирь иначе, как в плане дико-роман­ тической экзотики. Под таким углом зрения рассматривается Короленко и другими критиками. Но суровые и страшные морозы, о которых пишет Коро­ ленко, не есть особо трагический момент в жизни северного края; для жите лей «Якутки», это— не романтика, а самый подлинный, хотя и очень суро вый, быт. На этом останавливается, между прочим, и сам Короленко. Критик Обо ленский, разбирая рассказы Чехова и Короленко, подчеркивал, в качестве до­ стоинства первого, что он «умеет показать читателю «извозчика», «улицу», «дачу», тогда как Короленко «для произведения впечатления необходима тюрьма, ссылка, якутская юрта». По этому поводу последний писал Михай­ ловскому: «На это можно сказать, что для меня тюрьма, ссылка, якутская юрта так лее реальны, как для г. Оболенского переезд летом на дачу на из­ возчике, и не для меня одного, а для целой части русского общества, которую реальные условия русской жизни поставили в необходимость считаться с та­ кими обстоятельствами, о которых г. г. Оболенские не слыхали ни в своем кабинете, ни в своей редакции, ни даже на даче»2). В этих словах, в сущности, намечена и сформулирована вся поэтика си бирской темы в творчестве Короленко. Если в начале X IX века Сибирь вос­ принималась почти исключительно, как романтика (напр., Марлинский), то во второй половине века тема Сибири трактуется или в плане этнографиче­ ском, или в плане областного патриотизма. Ко- времени вступления Королен­ ко в литературу еще не было произведений, в которых нашли бы подлинно художественное отражение сибирская природа и сибирский быт. «Сибирское» в литературе сводилось, по большей части, к воспроизведению случайных бы­ товых черт, к переполнению рассказа местными географическими и этногра­ фическими названиями и терминами, к диалектическим особенностям и пр.,— словом, к разнообразному этнографическому балласту, зачастую перевеши­ вающему и губящему художественную ценность произведения. Или же это «сибирское» растворялось в приподнятом, повышенно-во- стороженном и бесформенном тоне, представляя собою какой-то общий охват, какой-то ряд общих мест и картин,— в результате чего-, вместо отчетливой художественной фиксации действительно сибирских элементов природы и быта создавалось расплывчатое и туманное впечатление. Загруженное этно­ графическими и диалектологическими подробностями творчества Наумова и восторженная лирика Омулевското,— вот две характернейших грани в разви­ тии сибирской темы в русской художественной литературе. Этот путь, естественно, приводил к тому, что подлинное и целостное ощущение Сибири стиралось или растворялось в мелочах. И дальнейшее раз­ витие этой темы требовало уже иного подхода. Нужно было как-то заново ощутить страну. Нужно было воспринять ее не в призме отвлеченных востор­ гов и не как любопытную этнографическую категорию,— за этнографически­ ми об’ектами нужно было почувствовать подлинную «живую жизнь» и вос­ ’ ) Новый Энц. Словарь, т. 22; стр. 823. р В. Г Короленко. Письма 1888-1921. Труды Пушкинского Дома. П. 1922; стр 49.