Сибирские огни, 1926, № 5 — 6
— Эх, Грунька, Грунька,— вздохнул Скородумов, обнимая девочку.— Ученица моя первоклассная, знаешь ли ты... Груняшка испугалась, стала осторожно отводить его тяжелую руку. Ва силий Иваныч остановился и рывком прижал ее к себе. — Василь Иван... не надо... — Груня, Грунюшка... утешенье мое единственное. Да ты не бойся, ду рочка! Сжал, как клещами и, задыхаясь, стал тыкаться мокрыми губами в ще ки, в шею, в голову. И стыдно оь о Груняшке, и больно, и противно. Закричать бы, заре веть на всю улицу, а никак нельзя: услышат чужие люди, сбегутся, увидят— сама осрамишься, хозяина ославишь, житья не будет. Обмякла и тихо заплакала: — Сироту... по-пожа-лейте, Василь... аныч. Нехорошо, увидят. — Никого, ни одна собака!.. Зачем плакать? Грунечка, голубка, пере стань. Я же люблю тебя... уедем в город... Где-то недалеко от них в это время раздались голоса. Груняшка рва нулась и выскользнула и^ клещей. Шла торопливо, оправляясь и вытирая сле зы. Василий Иваныч еле поспевал. Вслед— лающим шопотом: — Смотри, ни гу-гу... чтоб шито-крыто все было. А своего я добьюсь, не забывай. Смирилась Груняшка— ни взглядом, ни словом никому не намекнула. Василий Иваныч после того вечера, когда никого не было поблизости, в ле пешку готов расшибиться: — Груня, Груняша... умница, барышня фартовая. В город тебе нужно... другая судьба ожидает тебя. А когда Анфиса или Павел Егорыч на глазах— то же самое, только дру гими словами: — Груняша, перепиши вот эту ведомостичку. Да не торопись, почище. А работу твою другие сделают— у меня важнее. — Груняша, в правлении у меня бумаги не подшита—приди сегодня. Мне самому некогда мелочами заниматься. ;И льстило девченке такое внимание, и боялась она. Анфиса рвала и ме тала, когда Скородумов давал Груняшке чистую работу, Павел Егорыч неодо брительно покашливал и хмурился, но не этого боялась она: боялась наедине оставаться с Василием Иванычем— лип он к ней, как банный лист, мурлыкал и лапал, с поцелуями и ласками своими лез постоянно. VI. В таежной глуши пряталось Заболотье, у чорта на куличках где-то. в добрые времена никто и не вспоминал о заболотьинцах, а пришел час— вспомнили и дорогу нашли скоро. В четырнадцатом слезном году, в июле месяце, примчался однажды ве чером нарочный из Кривореченска. Подскакал к дому Павла Егорыча, посту чал в окно и, не слезая с коня, об ’явил: — Милизация! Получай пакет... Чтоб завтра же всем в городу быть! — Война, значит?— чужим голосом спросил Скородумов. — С немцем!—ответил нарочный и попросил дать какого-нибудь питья. — Анфиса, бражки студеной!—скомандовал Василий Иваныч.—Да пожи вее у меня, время военное! Груняшка, урядника и старосту ко мне! Псаломшм-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2