Сибирские огни, 1926, № 5 — 6
Павел Егорыч говорил веско, не торопясь; о своем достатке рассказывал без хвальбы; разманил будущим, когда Василий Иваныч станет зятем, а по том— и хозяином. — Так как-жа? По рукам, што-ль, да в баню? — От добра добра не ищут, Павел Егорыч,— ответил тихо Скороду мов.— Спросить согласья Анфисы Павловны, по высшему этикету, не ме шало бы. — Чаво ищо выдумал? Отец я ей, аль нет? — Ну, что-ж... Я к вашим услугам. Такая моя фортуна. III. В старом Заболотьи Терентий Беспалов и Павел Егорыч жили рядом, и одно время, когда Павел Егорыч только еще начинал жирком наливаться— шабры жили дружно. У Терентия росла дочь Марфушка, у Павла Егорыча— Анфкока: с малых теплых лет девченкй росли задушевными подругами, во дой не разлить. Наливным румяным яблочком катилась Марфушкина жизнь до восем надцати лег, бойкая была она деваха, крепкогрудая, краснощекая. Другая бы ла жизнь у Анфиски: родилась она кривобокой, росла какой-то вялой, недоде ланной— Павел Егорыч до смерти своего единственного сына Анфиску не любил и держал ее в черном теле. На восемнадцатом году Марфушку выдали за Степана Комарова, а Анфиска и в новое Заболотье поехала старой девкой. ...Время течет, жизнь меняется. У Павла Егорыча дом— полная чаша, Ан фиса в доме хозяйка, и уже не Анфиска она, а Анфиса Павловна. У Степана Комарова— подслеповатая хибарка на самом краю Заболотья, хромоногая ло шаденка, корова и с пяток куриц. Но и здесь, на новой земле, Анфиса и Мар фа не бросали дружбы. Перед тем, как появиться Василию Иванычу, к дому Комаровых подошла беда, а беда, известно, одна не ходит. Ушел однажды Степан на охоту и не вернулся: смял его в тайге медведь, а волки доканали. А тем временем, когда, свалившись с горя, Марфа металась в жару— извелась корова. Осталась Марфа вдовой, да еще с двумя несмысленышами на руках. Вдовье житье—как встанешь, так и за вытье: каждый день крапивой хлещет, а кормит одной полынью. Старшенькой, Груняшке, в ту пору шел двенадца тый год, а второму, Петьке, не было и пяти— сиротская доля заставила их итти христарадничать, Марфу погнала по заболотьинским дворам искать работы. На лето— в тот самый год, когда появился в Заболотьи Скородумов— Марфа срядилась с обществом скотину пасти, Груняшку с Петькой на подмогу взяла. Немного воды утекло в Кривой реке, а нужда так измочалила вдову, что и узнать нельзя прежней крепкой и неунывающей бабы: щепкой сухой и занозистой стала Марфа. Чахли и паршивели в нужде и Груняшка с Петькой. ...Когда Анфиса затяжелела первым плодом, Василий Иваныч начал по говаривать о прислуге. Анфиса, по своим соображениям, была против, а Павел Егорыч сначала и слушать не хотел: — Чаво ищо недоставало?! Бары мы, што-ль каки? Работника дер жим... таперича—услужанка ищо спонадобилась. Мудришь ты больна, зятек, как погляжу я на тебя! И так уж разговоров не оберешься от двоих затей. Василий Иваныч от задуманного отказывался редко: — Папаша, дебет-кредит наш в трубу не вылетит, а новый факт требует коренной ломки... Вы живите как хотите— это меня не касается... жене же
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2