Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

Тысяча и одна ночь. Ис. Гольдберг. Человек обходит по коридорам весь трехэтажный, облепленный вы­ весками дом, суется в комнаты, на дверях которых щегольские надписи и но­ мера. Человек побывал в «справочном отделе», в регистратуре, у «управдела­ ми». У человека новенький и дешевый портфель и в портфеле дела, дела, ко­ торые нужно продвинуть, выяснить, наладить в этом трехэтажном доме. У человека усталое лицо, на лице забота и легкая растерянность. И когда ему в какой-то комнате говорят: — Вы зайдите за резолюцией к заместителю заведывающего оператив­ ным отделом, комната номер 16,— он облегченно вздыхает, роется в порт­ феле, идет по длинному коридору; идет к комнате номер шестнадцать. Он открывает дверь, приостанавливается, неуверенно спрашивает: — Можно? И слыша короткое, деловое, бесстрастное: — Войдите, пожалуйста,— входит. За столом (на столе массивная чернильница, бронзовые стаканчики, черный мрамор солидных, сверкающих приборов) тяжелый человек, холодно глядящий сквозь круглые стекла очков. Правая рука лежит на пачке бумаг и давит их. В правой руке цветной карандаш, и его синее острие круто свер­ лит синеватый от дыма папиросы воздух. Человек ступает в комнату номер шестнадцать. Неловко волоча свой новенький портфель, он доходит до посетительского кресла, опускается на него и говорит: — Я по делу Крутогорского союза. У нас закуплено два вагона дичи... Внезапно пришедший умолкает. Полуоткрыв рот, оторопело глядит он на сидящего за столом, на замзава и краснеет. У него наливаются кровью уши, шея, щеки, даже виски. Он моргает голубыми застенчивыми глазами, он облизывает языком сразу пересохшие губы и стынет, замирает в жгучей ото­ ропи. И кровь приливает к его лицу тем сильнее, тем гуще, чем отчетливей успевает он отметить, как смертельно, мертвенно бледнеет замзав, как мел­ кой неудержимой дрожью начинает подплясывать твердая, тяжелая рука, и карандаш чертит тонкую филигранную ажурную плетень в синем табачном воздухе...