Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

А Максим читал последнюю страницу: «...Затем прописываю я Вам, дорогие мои родители, тятенька Артамон Панкратье- вич. и мамонька Аграфена Васильевна, и дорогая жена, Степанида Анкудиновна, чго летом нас по домам распустят. Дожидайтесь меня домой. Остаюсь жив и здоров, того и Вам желаю от господа-бога доброго здоровья, душа спасти. Сын Ваш Пантелей Упоров*. На потемках бросал парень корм скоту. Бросился на сено в полумраке сеновала. Сухие дудки хрустнули, сшумело сено и в охапочку сдавалось. Тя­ желые думы завалились в голову Максима, сам себя осуждать начал. — Подлец я, брату рога ставлю. Он там служит, а я... Язык— мокрая колода— не ворочался. Вспыхнуло желание неугасимое бежать куда-то, рассказать кому-то все. А с ней порвать сейчас же, сегодня же. В тот вечер сказал он отцу, что согласен жениться, согласен взять Вар­ вару Мироновну—девку, Артамоном хваленую. А на другой день в том же сеновале поймала его она, цепкими руками обвила, горячими словами кидала в лицо. — Женишься? Женись—не перечу. Но меня ты не бросишь— вот. где я у тебя. Зачем ты берешь ее? Курица, растопча, куропатка рябая. Тихоня, каких мало. Все одно бросишь ты ее, вот помяни меня. — Перестань,— искрой вспыхнуло в мозгу . грубое слово, на язык покатилось. Степанида давнула грудь парня, улыбнулась, сверкнула огнями горящих глаз. Укатилось куда-то слово грубое. Отдался ласкам женщины. Не устоял на своем Максим, сбило волной, понесло по течению. Где-то глубоко-глубоко мелькнуло: — Порвать. Будет. Хотел шевельнуть рукой, чтобы тело выправить, не мог: все суставы онемели, голову кружило. А потом ласки женщины легли на сердце холодным камнем. Тяжело носить было этот камень, а сбросить не мог. Носил его и после женитьбы. Чем ближе к весне, к лету, тем тяжелее становилось. Тихость Варвары не располагала к ней. Кто бы что ни сказал про нее—• она не ответит, смолчит. Она казалась ему курицей маленькой, серенькой, которую гонят от корма все, кому только не лень, щиплют, клюют. Спать ложился поздно. Поворачивал к себе лицо женьг. Варвара храпе­ ла, спала разбросавши руки. Лежала колодой толстой, неповоротливой. Утром подымался Максим и искал встречи с той. А после встречи, когда проходил хмель любви, чувствовал себя хуже, морщил лицо, сводил брови к переносью. Ранними утрами, когда еще треплется о лес, о юры инистая борода мо­ роза, стучали топоры на Караульной гриве. Гладкий, как свечи, ядреный лес пел под остриями стали. Прыгали восковые щепки. Плотники рубили жилые помещения—бараки для рабочих, строили службы. К весне вырос двухэтажный домик—помещение для конторы заводской. Росли красные столбы кирпича, ширились вороха песчаные, располза­ лись кучи камня серого. Утрами тянулись но дорожкам обозы лошадей, везли тяжести лесные, тяжести каменные. И до вечера двумя веревочками тя­ нулись обозы: одни с кладью, другие порожняком. Трудная, большая работа, муравьиная работа. До тысячи муравьев-людей таскают, перекладывают, везут. Весной около города люди уцепились за конец рельс железно-дорожных, потянули их в горы, в леса.