Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

— Милости просим. Хоша я и не дедушко покамест. Дедушко у нас на печи где-то,—сухо сказал он. Проезжающие перебрасывали из коробка в коробок ящички, чемодан­ чики. В середину положили тяжелый дубовый треножник. • Из дома вышла Степанида, спросила голосом приветливым: — Покушать, может, желаете? Толстый повернулся, сверкнул очками. — Очень вам благодарен, красавица. Можно и покушать. Высокий, что-то перебирая в пузатом портфеле, пробурчал, не глядя на женщину: — Спасибо. В избе Степанида крутилась вокруг стола, как бабочка белокрылая (она была в белой кофте). Нарезала шане!- пахучих. В чашку большую деревянную молока холодного налила, мягкотелых ягод черемухи всыпала. Тарелку меда принесла. Тонкий зашеборчал бумажкой. Из кухни выглянуло морщинистое лицо Аграфены. — Не курите, поштенной, в избе-то. Нельзя у нас,—сказала она. — Нельзя, значит? Виноват. Выйду, — безразличным тоном ответил тонкий. Спустился с голбца дед Панкрат, почесал волосатую грудь, прошел на переднюю лавку, сел поблизости стола. На лице его, там, где были когда-то глаза, прыгали какие-то жилочки. И было видно, что старику нестерпимо хо­ чется поговорить с проезжающими, узнать, кто они такие, куда едут и зачем. — А вот и настоящий дед. Здорово!— крикнул толстый Панкрату, как- будто давно знакомому человеку. Зашел с другой стороны его, внимательно в лицо посмотрел и спросил:—Сколько лет на свете, старина, прожил? — Восьмы десятки доживаю,— ответил Панкрат. На лбу Панкрата появились складки, на лице легли черточки напряжен­ ного внимания. Он по голосу старался определить рост человека, а потом, по другим звукам, им одним примечаемым, и наружность его. — Восьмые десятки. Много, много. А что с глазами у тебя? — Медвидишка покарябал. Кабы ни глаза-то, дак я бы сейчас ишшо в поле ездил, не уступил бы молодым-то, пожалуй. Тонкий вошел в комнату, сел к столу, не глядя ни на кого, молча взялся за ложку. Аграфена косыми глазами посмотрела на немоляху, сгорбилась и вышла из комнаты. — Садитесь, пообедайте,— пригласила Степанида толстого. — Сейчас, красавица. Из-за стола уже, повернувшись к Панкрату, толстый спросил: —- А сколько лет живете здесь? — Сколько лет, байте?—удивленно спросил Панкрат.— Мы старожилы тутошеи. Родитель мой тутока жил, от гонений на веру христову убежал сюда Тонкий хлебал часто, на шаньги даже не взглянул, глотал черемуху кру­ глой. Толстый прикусывал шанежки, громко «хрумкал» черные ягоды. Пан­ крат не прерывал разговора. — На моей памяти на этом месте заимочка небольшая была—только дворов до десятка. Редко жили один от другого. Лесу што тут было-о! В огра­ дах сосны в Два обхвата толщиной стояли, избы не видно было—лес и лес. Только вот Караульна грива и была чиста-то, на ней и хлеб сеяли. Мидвидей