Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

Артист-режиссер на киргизском языке об ’ясняет шаману Ашахату, что следует вызвать духов кормосы и послать слова проклятия духам зла. — О,— говорит шаман Ашахат,— да будут прокляты духи зла Эрлика! Артисты гримируются, и я спешно делаю записи на газетном обрывке о том, что в рассказе нужно отметить, как степные киргизы, привыкшие тор­ говать мясом и кожами, смотрятся при электрическом свете в зеркало и на­ кладывают на коричневую кожу, потрескавшуюся, как солончаки, грим фа­ брики Витвольт Шульц и Компания, сделать сравнение: привольные степи и грим культуры, железные дороги и города. И вот начинается моя драма, драма начинается так, как должна начи­ наться драма, написанная за деньги. Все должно быть сработано так, чтобы понравиться зрителям: иначе кто же будет плвтить деньги? В молодости, когда я был неопытен, я поставил такую драму, с которой зрители ушли, воз­ мущенно свистя, а драма была не плохая, но жизнь выучила меня не писать таких драм, с которых уходит публика. В первом действии старик Абугай торгуется с отвратительным стари­ ком Булабеком. Абугай продает свою дочь, но ценою не сходятся. Старый мулла часто призывает имя Аллаха и пророка его Магомета и старается устроить сделку. Второе действие построено по Шекспиру: неохота было са­ мому писать, открыл Шекспира и приспособил на киргизский лад, Вышло так, что сам Шекспир не открыл бы плагиата! Джигит Ано об’ясняется в любви монологами из Шекспира, говорит раскрепощенная девушка Востока— Тетхет. Ано много говорит о своих под­ вигах, когда банды атамана Анненкова бежали от джигитов Ано. Тетхет, с пафосом артистов дореволюционного времени, говорит, вернее истерически кричит, об угнетенном положении девушек Востока, об отмене калыма. Ано клянется монологом из «Демона»— Лермонтова в том, что не позволит выйти замуж Тетхет за старика Булабека. Ано беден, как степной тарбаган, но он настойчив, поедет в город и кончит рабфак и тогда женится на любимой де­ вушке Тетхет! Третье действие— об ’яснение суща и дочери. Тут было пущено санти­ ментальности столько, сколько нужно было, чтобы вызвать слезы на глазах легковерных людей, не знающих гипноза слов и театральных эффектов. Отец говорит о деньгах, о скоте. Дочь говорит о любви, о подвиге, о красоте жизни. Разговаривают на разных языках, не понимают друг друга, и обе стороны правы по-своему. За кулисами равнодушно, как могут быть равнодушны только сыны сте­ пей, сидел шаман Ашахат. Кто знает, о чем он думал? Скучал ли о своем Алтае или вспоминал ширь степей? Видите, какая прекрасная драма, успех по­ ложительный! Только я боюсь, что этот алтайский фрукт подведет. — Не беспокойтесь,— сказал режиссер Ибрагим.— Это же лучший шаман, по всему Алтаю не найти лучшего! Я пошел в зрительный зал посмотреть выход шамана. По ходу пьесы отец Абагай шлет послов за шаманом Ашахатом для то­ го, чтобы уговорить дочь Тетхет выйти замуж за старика Булабека. На сцену в шаманском облачении с бубном вышел шаман Ашахат. К мое­ му удивлению шаман Ашахат расписал свое лицо ярким гримом, удлинил глаз» и рот сделал карминно-красным.