Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

— Давно- он в группе? — Второй месяц. — Второй месяц в вашей среде провокатор! Синявский сжимается и затравленно поглядывает на обоих. 0н ловит взгляд организатора и с жаром, с безнадежной страстностью заставить себе поверить кричит: — Я никого не предавал! Никого — А провал в Иркутске? — Нет, нет!.. Я не виноват! — Выдача Марии Ивановны? • — Нет, не я! Не я!.. Разоблачение техники... Каторга для Никитина... — Не виноват!.. Клянусь всем святым! Не моя вина, не моя! Синявский трясся в мелкой дрожи и исступленно, торопясь, захлебы­ ваясь, выбрасывал слова, которым не верили, которых не слушали... Приезжий перестал спрашивать. — Он был там разоблачен,— резко сказал он организатору.— Нет ни­ каких сомнений, что он работал и работает в охранке. Теперь решим, как быть. — Пощадите!— кинулся Синявский.— Пожалейте!.. Я никогда... нигде не буду вредить. Пожалейте! Меня запугали. В охранном... Я был арестован первый раз в жизни... Меня запутали... Пожалейте!.. Организатор, глядевший на него с негодованием, отвернулся. — Что же делать?— спросил он товарища. — Уничтожить,— коротко ответил тот. — Нет, нет!..— закричал Синявский и задохся. И потухшим голосом до­ кончил:— Пощадите!.. Пощадите меня!.. Приезжий внимательно посмотрел на него и сунул руку в карман. — Синявский!— приказал он.— Вот бумага и карандаш, пишите! И он подал ему листок бумаги и карандаш! — Пишите!— повторил он.— Я продиктую!.. Синявский оторопело повиновался. Листок бумаги трепетал в его руке, он неловко и растерянно держал карандаш и глядел на приезжего полу­ безумным взглядом. Организатор массовки, о которой у этих троих уже испарилось воспо­ минание, тоже растерянно и непонимающе поглядел на приезжего. — Пишите.— Голос звучал холодно, бесстрастно.— «В смерти моей никто.,.». Кривые буквы поплыли по бумаге. Рука с карандашом опустилась. — Не могу... Не надо... Товарищи!., не надо!.. Так же холодно, как и прежде, голос настойчиво твердил: — «В смерти моей никто не повинен...». — Не могу...— вздрагивали побелевшие грубы и хватали тяжко и не­ терпеливо воздух.— Пожалейте!.. В лесу было тихо. Полуденный покой мягко придавил деревья и кусты. Трава незримо расправляла свои былинки, притоптанные десятками безжа­ лостных ног. Властный голос пугает рыхлую тишину: визгливые вскрики ненужно рвут ее. — Помогите ему, товарищ! Пусть пишет: «Умираю»... ну, хотя бы так: «умираю потому, что не имею права.жить...».