Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

248 Здесь нечего больше добавить. Закон тайги раскрыт перед читателем во всей своей жестокой полноте. Здесь— точка. Замкнут круг. Недаром этот рассказ дал имя циклу рассказов об обреченных гибели и смерти. Интересна фигура Степанова. Гольдберг окутал его дымкой некоторой таинственности. Степанов в прошлом— уголовный, человек бывалый, знаю­ щий обычаи тайги. Он— носитель закона. V . Власть закона. «Закон тайги» в несколько измененном виде Гольдберг раскрывает нам в других рассказах. Если в цикле «Путь, не отмеченный на карте» этот высший закон жизни приобретает некоторую социальную значимость, т. к. применяется он к обреченным классам, то в других произведениях Гольдберга он является пред нами, как чисто биологический закон борьбы за существование. В «Блатных рассказах» («Сибирские Огни». 1926 г. Кн. 1-2) и рассказе «Круг» («Звезда». 1925 г. Кн. 4) этот закон представлен то как долг воз­ мездия, то как долг благодарности. В одном из «Блатных рассказов» уголовный ссыльный говорит огра­ бленному его товарищем политику: — Какое же это воровство? Ему, брат, обязательно перед волостью уходить нужно было. Понимаешь— с липой. В волости обнаружили бы его, такую бы ему статью подвели... ... А попроси он у тебя, ты бы, разве, дал ему?.. Он с тобой по самому това­ риществу поступил: у тебя шуба да полушубок, а у его пальтишко на тараканьем меху. Раз... У тебя капиталов немного имеется— а у него ни гроша. Эта два... Вот он и поделился с тобой... Простота и выпуклость закона’ доведены здесь до наибольшей ясно сти, и закон старого бродяги опрокидывает обычные условные представления о нормах человеческого поведения в так называемом цивилизованном об­ ществе. Тайга, каторга и ссылка выработали свои, отличные от общепринятых, нормы поведения. Почему— ясно: тайга и тюрьма— не город, и жить в них нужно по-иному. Иногда Гольдберг не показывает этот таежный, бродяжий закон, как, например, в «Наследстве капитана Алешкина», а лишь заставляет читателя почуять внутренним чутьем, что есть в жизни закон иной, чем привычные, с детства зазубренные правила «искусства жить». Отсюда, от этого сознательного нежелания договорить до конца и от зловещих авторских намеков («Эй, полковник! Брось карту двухверстку: на ней не нанесен главный путь, твой настоящий, твой последний путь!..) и ро­ ждается то впечатление «великой провокации», на которое указывалось выше. Закон тайги— происхождения, конечно, не мистического, но он непре­ ложен. Он царит над жизнью, и жизнь подчиняется ему. Ослушникам, не знающим закона, грозит гибель. Творчество Гольдберга носит все же отпечаток некоторого фатализма. Герои его делятся на обреченных и на знающих закон. Первые—слепы и гибнут слепо. Таковы все офицеры из цикла рассказов «Путь, не отмечен­ ный на карте». Они пришли в тайгу из города. Они не знают и не могут знать ее закона. И они должны погибнуть. Это— неизбежно. Тайга мстит за грубое вторжение в ее нетронутую глубь.