Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

Семен, не останавливаясь, захохотал. Но хохот его сразу пресекся. Грянул выстрел, и он, выпустив ружье из безвольно разжавшихся рук, тихо повалился на землю. Тунгус подошел к трупу и наклонился над ним. — Э-эх, какой глупый русский,- укоризненно сказал он.-Сказал, ружье брось, не бросаешь! В человека наводишь! Глупый русский! Затем тунгуса берет раздумье: как похоронить убитого. Тунгус решает сообщить об убийстве русского его сородичам, чтобы те похоронили мертве­ ца по своему обычаю. Но, к удивлению тунгуса, мужики отбирают от него ружье и садят его под замок. Этим они лишь отдают нехотя дань своему, чужому и непонятному для тунгуса, закону, в который они сами-то не очень верят. * , : Приходили в баню мужики, курили молча или, жалея его, говорили: — Эй, Бигалтар, пошто ты из тайги своей сюда полез? Кто бы тебя там ловил? А теперь майся!.. Тревожно слушал все это Бигалтар и молчал, но про себя думал: — Как не стрелять в него, если он целит? Я не буду стрелять— он выстре­ лит! Кровь на кровь.. Кровь на кровь— таков закон тайги. Закон возмездия и высшей спра­ ведливости. От «Закона тайги»— прямой путь к циклу «Путь, не отмеченный на карте». Рассказ «Путь, не отмеченный на карте», замыкающий собою целый цикл, с необычайной ясностью вскрывает эту своеобразную идеологию. Пять колчаковцев отступают через занесенную снегом тайгу по пути, которого вообще на картах нет. Идут они таежными тропами по цельному снегу. Идут бесконечно долго. Один, измученный, отстает. Позади— гибель. Их настигает сМерть. И, наконец, двое (к этому вре­ мени из пятерых осталось четверо} решают: Когда полковник приблизился, Степанов, глядя ему прямо в лицо, сказал — Вот в чем дело, полковник... Вам придется поторапливаться, потому что мы больше не будем задерживаться из-за вас... Нужно спешить. Полковник поглядел на Степанова и перевел взгляд на хорунжего. Тот отвер­ нулся Полковник кашлянул: чорт, горло перехватывает! — Это значит: решили бросить меня,— вяло сказал он.— Понимаю. Ну, ну, бросайте! Бежите, гады вы этакие. Уходите все! • И двое крепких, жадных до жизни лк дей уходят. С брошенным остает­ ся юный прапорщик, великодушный и наивный. Интересен предыдущий разговор Степанова с хорунжим о полковнике. Теперь Степанов не так охотно (да и раньше охотно ли?) приостанавли­ вается, чтоб подождать отставших. Теперь Степанов молча наливается злобой и шагает. Шагает вперед по целому снегу, взрыхляя и попирая грудь тайги. Один раз хорунжий уговорил его остановиться, другой— потом он решитель­ но выругался и холодно сказал: — - Если вы хотите подыхать тут в тайге, оставайтесь с этой бабой... Я пойду один. Тут. все Пело в том, чтоб идти как можно скорее. (Курсив мой. Б. Ж.). — Но как же бросить?.. — Плюньте, хорунжий, на жалость! Понимайте так: лучше спастись двоим, троим, чем наверняка гибнуть ради одного. (Курсив мой. Б. Ж.). — Он— товарищ... наконец, он был начальником... — К чорту! Никаких товарищей! никаких начальников!.. Спасайся, кто может! Хорунжий пристально поглядел на Степанова. Хорунжий что-то обдумывал. Он оглянулся. Далеко позади мелькала спотыкающаяся фигура полковника. Он полз медленно. Хорунжий понял, что так (курсив Гольдберга. Б. Ж.) нельзя будет уйти от опасности. — Да...— сказал он,— плохо дело... — Поняли?— удовлетворительно спросил Степанов.— Ну, то-то!