Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

Понятно, что «герои» Гольдберга не похожи на «героев» «Поединка» Куприна или «На куличках» Е. Замятина. Однако, классовый оттенок в них, конечно, есть. Все они—выходцы из гибнущих и обреченных классов, поте­ рявшие всякую моральную и психическую устойчивость, кандидаты в «быв­ шие люди». Тем интереснее распад их психики, готовящийся переход из со­ стояния вчерашних победителей в состояние зарубежных эмигрантов. Таков полковник Шеметов из «Наследства капитана Алешкина», у ко­ торого «что-то свихнулось в мозгах, и он долбит, надоедливо и нудно долбит, что это какое-то возмездие, кара»... Таков капитан Алешкин из того же рассказа, награбивший «рыжиков» в сладостной мечте наделать потом с ними «делов на Востоке» и погибающий от вши в тайге. Таков ад’ютант Жоржинька из «Гроба подполковника Недо- четова»— наглый, холодный, ловкий карьерист, подавший командиру отряда кощунственную мысль положить деньги в гроб вместо мертвеца. Чрезвычайно интересна психология этих «героев». Капитан Алешкин мечтает добраться со своими «рыжиками» до Харбина, чтобы «покупаться в шампанском, чтоб высшей марки... Кордон Руж... да девочек, вымытых, хо­ леных, душистых»... Поручик Канабеевский («Болезнь». «Сибирские Огни». Кн. 6. 1925 г.) сладострастно зарывается руками и лицом в пушистые меха, собранные им в виде «податей» с туземцев, тоже мечтая «реализовать» эти меха на Даль­ нем Востоке. Полковник Шеметов («Наследство капитана Алешкина») ни о чем не мечтает. Он жил, потому что жил, воевал, потому что воевал, порол, расстре­ ливал, не думая, а в промежутках с наивной сантиментальностью соловел и умилялся над «ржанушечками». Все они тянутся перед начальством, исполняют службу, но в конце-кон- цов думают лишь о себе, о собственной шкуре. Ради спасения шкуры, они готовы перегрызть горло не только красным, но любому из своих. Но ни один из них не чувствует, что борется за какую-то, пусть бе­ лую, но все-таки идею. Бесконечно далеки от них все громкие слова о «спа­ сении России» от большевиков, борьбе за «великую, неделимую» и прочая «идеология» белых вождей. III. Черты «великой провокации» у Гольдберга. Г-ерои Гольдберга— не массы, а одиночки. Ярче всего эта особенность творчества И. Гольдберга сказалась в повести «Болезнь». На протяжении мно­ гих страниц развернуты «переживания» отставшего от армии поручика. При этом из них вытравлено почти все, что является характерным для психики активного колчаковца. Поручик Канабеевский страшно боится заболеть и, не­ смотря на это, все-таки заболевает сифилисом. Можно ли видеть в этом символ «высшее возмездие»? Но символизм в своеобразном виде «великой провокации», несомненно, присутствует в творчестве Гольдберга. В манере Гольдберга— игра с читателем, с «героями», недоговорен­ ность, нарочитая недосказанность. Иногда он прямо обрывает конец, как в повести «Путь, не отмеченный на карте». Иногда пользуется необычным, острым положением, как в «Гробе подполковника Недочетова». Иногда взре­ зывает несколько сюжетных плоскостей одна в другую, как в «Наследстве капитана Алешкина».