Сибирские огни, 1926, № 5 — 6
Никитину пренесли передачу. Колбаса, тщательно нарезанная тонкими ломтиками; начетверо распластанная булка; немного конфект. Три книги. Среди них— «Тысяча и одна ночь», арабские сказки— иллюстрированное из дание,*—немного потрепанная, видимо, много раз читаная, через много рук прошедшая книга. Передачу принесли, как обычно, с секретной бумажкой из жандарм ского, подробно перечислявшей каждую мелочь, старательно прощупанную, проверенную жандармами. Никитин принял принесенное через волчок в двери, расписался на бу мажке и выждал, пока жандарм и надзиратель отошли от двери, захлопнув волчок. И когда их шаги затихли и волчок слепо отгородил Никитина от кори дорных посторонних шорохов и звуков, он перебрал полученные книги, вни мательно перелистал каждую из них и, отложив две в сторону, углубился в «Тысячу и одну ночь»... Накануне вечером коридорный служитель, веселый и ловкий уголов ный, внеся на ночь парашу в камеру, ухитрился передать записку. Из запи ски .этой Никитин узнал, что на воле что-то неладно и что недавно аресто вали Сережу. Коридорный успел от себя добавить, что «новенький» сидит на этом же коридоре в крайней одиночке. Никитин взволновался и стал приду мывать, как бы снестись с Сережей. Но ничего придумать не удалось, и не известность опалила Никитина жарким томлением. Вплоть до получения пе редачи он тщетно старался уяснить себе, что же случилось на воле и почему снова арестовали Сережу. Поэтому он жадно кинулся к .книгам, поэтому же, разглядев на трепанных страницах арабских сказок какие-то знаки, стал он внимательно разбираться в них. Он разбирал найденные точечки, разбросанные в разных местах книги, упорно и трудолюбиво. Путанная система, о которой еще на воле, на всякий случай, было договорено, требовала безукоризненного внимания и сосредо точенности. Постепенно Никитин стал складывать отдельные слоги, потом выросло первое слово, за ним еще. Наконец, целая фраза. Она была ошело мляющей. Она безжалостно, холодно и непререкаемо твердила: — ...«Обнаружена провокация»... Почувствовав холод в сердце, мгновенную боль и вместе с нею негодо вание, Никитин спепил зубы: — Кто?.. И следя дальше за страницами, на которых по узорно-расцвеченному ковру восточной сказки с лампой Аладина, с превращениями, принцами и принцессами,—жесткие точечки, словно невзначай, отметили буквы, слагав шиеся в обличительные слова,— он получил разящий ответ: — «Синявский выслежен. Попался в подстроенную для проверки ло вушку. Ходит к ротмистру на частную квартиру. Выдал технику, ряд ра ботников»... Дважды проверил Никитин сообщение. Дважды обжегся негодованием, обидой, нестерпимой болью утраты чего-то неповторимого. Бросил трепан ную книгу на железный столик, рванул спутанные вихры на голове, слепо по шел по одиночке (семь шагов в длину, три в ширину), уткнулся в кованную зловещую дверь, повернулся зло и негодующе, увидел вверху, в сводчатом потолке коварное, решетками заставленное окно и не остановился. Дошел до стены, повернулся, снова пошел. Так— долго, до тяжкой и глухой устало
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2