Сибирские огни, 1926, № 5 — 6
не мог заслонить недавно остывшую здесь тонкую, красивую жизнь. Мы, русские, не азиаты, мы почти европейцы, или если азиаты, то с приемами европейской культуры, даже если считать нашествие на Шара-Суме, а вот здесь... Здесь, перед азиатской многовековой культурой старейшей нации в мире, разбираясь даже в безделушках домашнего обихода, я почувствовал себя варваром с ног до головы. Сколько здесь одних только приспособлений для курения табаку, сколько разных размеров палочек из слоновой кости неизвестного назначе ния, странной формы шпилек, мазей, духов, притираний, какой-то, туго за вернутой в трубочки бумаги, изящных туалетных вещиц из камня, миниа тюрных свечей, вееров, подушек и много, много, чего глаз не мог схватить и память закрепить. Я сидел на краю саманной постели. Вероятно, в этой изящной комнатке далекой китайской провинции умели понимать жизнь, любить и сохранять бесчисленные дары бесчисленных времен... По стеклянной галлерее, залитой солнцем, я прошел в центр крепости, которая была устроена, приблизительно, по тому же плану, как и чугучак- ская, но менеее массивная и внушительная. В одной из комнат, очевидно, до разгрома служившей библиотекой, я увидел массу разбросанных книг на китайском языке, многие перебрал, по листовая, нашел книжку в удивительно легком и изящном переплете, издан ную на папиросной бумаге, и узнал в ней учебник геометрии. Это было тро гательно. Я отложил ее в сторону. Выбрал без чертежей и спрятал потихонь ку— это для курева. Я обнаруживал все приемы цивилизованного чело века. К р а н . Когда через три дня вернулся в Шара-Суме, лицо лагеря я не узнал- в случайном, неопределимом в сроках отдыхе не было ничего праздничного: страшные нечеловеческие усилия мускулов во ьремя движения и напряже ние нервов вдруг кончились, и их сменила сразу резко, как жуткая реакция, массовая смерть. Гибли от последствия голода и переутомления, гибли от за ражения крови через случайные порезы и царапины, гибли просто оттого, что воля к жизни у многих угасла: носилки каждой части были теплы ог принятых тел для перенесения к могиле. Сразу при входе в свою часть я увидел, как из-под дырявой кошмы вы лезла неимоверных размеров туша, и в ней я едва узнал своего приятеля— от голода он распух до такой степени, что кожа не выдержала опухоли и лопалась, и из рваных ран текла сукровица. Он едва передвигал гигантскими ногами. И в этом теле еще билась жизнь, человек двигался, невероятно бо гохульствовал и теперь даже вышел... помочиться. У брезентовой палатки трое нищих били четвертого, и около них стояла освирепевшая, дикая толпа и помогала бьющим жестами и возгласами. Некто похоронил сегодня утром свою жену в выгребной яме, и когда его поймали за грязным .делом и спросили, зачем он так поступил, он от ветил, что не имел сил выкопать могилу и воспользовался для этой цели отхожим местом своей, части. Когда его вели на расправу и надоедали расспросами, он злобно о т ветил:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2