Сибирские огни, 1926, № 5 — 6
Я нащупал шерстистые тела, протиснулся между ними, под теплую грудь одного подсунул ноги, на другого положил голову и заснул. Я не успел еще проснуться, но тихий возглас немого ужаса вылетел из моей груди... Внизу, за перевалом, где была вода, лихорадочно стрекотали пулеметы, начался бой— кто-то пришивал окровавленные тела свинцовыми, длинными' нитями к земле. Как ни было сильным приказание быть неотлучным на охране, я не moi удержаться, чтобы не пойти посмотреть, как будут умирать люди, прошел между скалой и задами повозок к самой вершине Орылгун-Дабана и стал смотреть. На хребте не бегали, каждый был точно прикован короткой цепью к своему возку, вынимал тряпки и вытряхивал из них пыль. Эту траги-комическую особенность людей отряда— трясение одежд— я заметил при сильных тревогах. Теперь тоже трясли все, не замечая друг за другом этих заразительных жестов. Зачем? К чему? Некоторые, скорчившись, сидели под телегами и рвали зубами недожа ренную на слабом огне кровяную конину, оглядывались испуганно, говорили шопотом. Другие, надев на себя шубы и кошмы, во избежание возможности, что им прикажут итти на место боя, изображали собой груды вещей, поло женных просто так. В зеленой глубине, по долине, где было так много холодной свежей влаги, вытянулись друг против друга зыбкими полосами люди, и черными гру-, дами обозначалась прислуга пулеметов красных. И на хребте и в долине было много людей, но ни там, ни здесь не было жизни, а только приготовление к смерти. На зеленой шахматной доске задвигались карликовые фигуры солдат, конных, пулеметов, и этой кровавой игрой управляли две руки— одна, про бивающая путь к воде, сжимающая воли всех нас, подергунчиков на веревоч ках, и другая— преграждающая. Криков не было слышно, но они были, чувствовались в безумном мета нии серых полосок— без крика люди не умеют итти умирать... За. речкой затрещал пулемет, и люди по сю сторону начали падать, па дать, падать, линия их вогнулась и черными оборванными жгутами и комьями начала ползти вверх, к скалам Орылгун-Дабана... И тяжкое, безликое предчувствие прошло по двум плотным рядам о б о зов и к каждому человеку прикоснулось сумеречной рукой... А солнце взошло и в долину и на перевал. Привезли неведомо откуда-то появившийся пулемет, и на возке в си дящем человеке я узнал толстовца. Его тонкая^ выхудавшая рука лежала на стволе дрожащего пулемета. Сны его оправдались. Какой-то всадник в растегнутой тужурке, галопом проскакал обозы, что-то кричал, куда-то звал, назад вернулся, опять стрелой промчался по проходу, махал плеткой. И никто не двинулся . Все замерли под телегами, у телег, взнуздывавшие лошадей, трясущие тряпки и даже те, кто рвал зубами кровяное мясо. Всадник замахнулся на серую фигурку плеткой, опустил на голову, и фигурка вскрикнула и вскинула руками: вышли люди и темными запятыми друг за другом пошли через перевал к месту боя.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2