Сибирские огни, 1926, № 5 — 6

Без воды целый день, остаться на ночь без воды среди камней— не­ мыслимо, но это приказание все-таки выполнялось молча и торопливо, и по­ возки упряжкой друг к другу с широким проходом посредине вытянулись в два ряда. Краснолицый молоденький казачок на крепкой лошадке трусил по обратному направлению и все спрашивали его о причине остановки, он с не­ вольной глуповатой улыбкой отвечал: — Долина за перевалом и речка заняты отрядом красных. Какой-то человек в оборванной одежде передал мне конверт, в котором я нашел приказание отправиться на дежурство к казначейству. Натянув на плечи тулуп, я отправился на пост. Кажется игра в прятки кончена: мы пойманы в каменную мышеловку. Помню, раздавались одинокие голоса: «Сдаться и кончить это безу­ мие». Но ответом на них было молчание, не потому, что в этом молчании чувствовалось желание перейти по человеческой крови до воды, а просто не­ чего было ответить на эти слова. Передовые части без выстрела сняли пост красных в три человека на перевале... Трех серых людей провели в штаб. От них узнали— триста чело­ век при десяти пулеметах. Ночь наступила. Тускнели алые краски белков Мустау. Мерзли ноги Томил голод и жажда. Я набрал в рот мелких камешков с намерением вызвать слюну. Как хороша смерть! Почему костлявая, беззубая старуха? Почему не прекрасная женщина с влажными руками, медлительная, властная, со спокой­ ными глазами, из которых смотрит мудрость вселенной? Те, что умерли вчера,— счастливы, они не желают... Тьма смела людей в черные барахтающиеся кучи. Казначей разрешил людям развести огонь, загородив его со всех сторон кошмами. Глухой, прыгающий огонек, со слетающими с концов языков спиралями дьгма, таял здесь где-то близко, не дробя обступившей тымноты. Я сел на воз. Слушал. Ждал. Смотрел. И ничего, кроме сдержанных, одиноких ударов копыта о камень или упавшего на-земь топора, не слышал. Утерянная жизнь в сомнениях прошлого, жизнь без настоящего и буду­ щего. Я не ждал ничего. Я смотрел слепыми глазами на почти угасшие краски белков. ' Над костром кривлялись чьи-то лица, изуродованные неверным светом— фигур не было видно— усиливали огонь раздутыми щеками. И среди этого, цепенеющего от ужаса перед темным завтрашним днем царства, я услышал скрипку. Я обратился к первому маячившему над огнем лицу с вопросом: кто это играет? — Тут один... Я не знаю его... Пристал тут на остановке после урага­ на... и идет.... И оживленно: — Он три дня уже ничего не ел и не пил. Идет впереди вожатого вер­ блюда казначейства и играет... Да... Три дня играет... День и ночь, день и ночь... — Так он сумасшедший!?